Глаза из серебра
Шрифт:
– От злобных врагов защищу я Твоих овечек.
В дюймах перед собой Робин увидел на поверхности расплава простую глиняную чашу. Она казалась незначительной, но в ней Робин увидел знамение.
«Подобной чашей Ты пользовался на Твоей последней трапезе. Из нее ты совершал помазания своих последователей. Выпивая из нее, они разделили с Тобой спасение человечества».
Робин протянул руку за чашей и, доставая ее, погрузил пальцы в обжигающий металл. Жидкая сталь покрыла его перчатки, нетронутыми оставались только голова и плечи. Подняв чашу, он вытянул голову вперед и налил текучий металл себе на плечи и шлем. Теперь
Чем дальше он продвигался вперед, тем больше становилась тяжесть налипшего на него металла. Прямо перед ним были ступени к выходу из бассейна. Игнатианцы, освободившиеся от обязанности держать нити, ждали наверху, готовые приветствовать его. «И все же – если я сдрейфлю сейчас, им останется только молиться за упокой моей души».
Только одно отделяло его от присоединения к их братству.
– В час моей смерти призови меня и проси меня прийти к Тебе.
Держа чашу перед собой обеими руками, Робин начал медленно опускаться на колени. Дюйм за дюймом приближался к нему уровень расплавленного металла, вот уже скрылись плечи, расплав плещет по горлу. Ему было жарко, очень жарко, казалось, только покрывший его пот мешал ему вспыхнуть, как факел. Он опускался все ниже и ниже, борясь с желанием выбросить руки на поверхность и оставить лицо на воздухе.
Подчинившись неизбежному, он опустил голову ниже поверхности и дал металлу поглотить себя.
Но не наступило ожидаемой испепеляющей агонии, когда неизбежно металл должен был прожечь себе дорогу сквозь его тело и проникнуть в череп. Он почувствовал, как расплав давит на веки и залепляет нос и рот, но внутрь тела не проникает. Массой расплавленного металла капюшон прижало к голове, но на обнаженном теле жар ощущался не более адским, чем сквозь одежду.
«Меня не сочли невыдержавшим испытания!»
Это была непрошеная мысль, но ее выгнал страх показаться полным гордыни. Конечно, игнатианцы, возможно, не замечали за ним этого за время его пребывания у них, но Робин в глубине души сознавал, что он все же не воздержался от гордыни. Он гордился тем, что выжил в войне с Фернанди. Он еще больше гордился тем, что проучился полный курс в Сандвике и закончил семинарию. Он даже гордился тем, что сумел выстоять против таких, как капитан Айронс. Он пришел в Сандвик сам по себе, он получил от Господа такое призвание и не изменился, несмотря на давление, какому подвергался в семинарии.
Он был готов к жертвоприношению, но не сгорел. Этот факт принес ему великую радость, но и немного опечалил.
«Будь Урия на моем месте, был бы Ты так же милостив, пощадил бы его?»
Робин сознавал, что его друг обладает многообещающими талантами, но чего-то в нем не хватало, того, что сохранило бы его в купели расплавленного металла.
«Пожалуйста, дорогой Айлиф, поступи с Урией мудро и сочувственно. Он, возможно, худший враг самому себе, но он не из Врагов. Спаси его, как Ты нас всех спасаешь».
Резкая опаляющая жара ощущалась все слабее по мере погружения в расплав. Физическая теплота проникла в тело Робина и заполнила его душу, но Робину все еще не верилось, что здесь, на глубине, где растворяется грех, Господь не растворил так же и его. Предполагалось, что он будет обдумывать свои грехи, он же имел смелость безрассудно признать в себе гордость и еще осмелился просить Господа о снисхождении к другу. Если исходить из объяснений игнатианцев, он уже должен растаять, как жертвенная свеча, брошенная на ведьмин костер. Ему очень подробно и красочно описывали, что произойдет, если окажется, что он не выдержал испытания в вере, но все же Господь его пощадил.
Во время своих духовных упражнений Робин выполнял все указания игнатианцев, но у него постоянно было такое ощущение, что его молитвы обращены не к тому Господу, которому поклонялись они. Не в том смысле, чтобы он поклонялся Атараксу или кому-то из мириадов богов, населявших Аран; другому в том смысле, что взаимоотношения Робина с Господом сложились в недоступном для игнатианцев понимании.
«Им не понять никогда, что сформировало мое видение Господа».
Господь Робина был более суров и, однако, более сострадателен, чем тот, которому поклонялись игнатианцы. В войне с Лескаром Робин видел последствия жестокости, которых не допустил бы никакой любящий и добрый Господь. Неважно, что они считались результатами деятельности дьявола. Если Господь и впрямь верховный, как обычно говорили атеисты на поле боя, он бы уничтожил дьявола и весь ужас вечных мук, которым он позволил наводнить человечество.
Однако Робин видел и обратную сторону монеты. Нельзя не замечать рассказов о многих чудесах.
Возьмем, например, взрыв парового котла пушки; почему вся команда не получила ожогов от пара или не была ранена шрапнелью? А он сам видел, что так произошло на «Вороне». Ведь все увидели ангелов, которые окружили их и поражали солдат противника, чтобы дать время друзьям вынести раненых, разве не так? Почему ливни гасили пожары, вызванные поджигателями противника, или приводили к паводкам, смывавшим вражеский транспорт боеприпасов?
Бог создал человека по своему образу и подобию, но образы людей очень многообразны.
«Ты позволил мне иметь свое видение, поскольку оно отражает один из Твоих аспектов?»
На этот вопрос нет ответа. Его не удивило молчание Господа, его утешил тот факт, что он еще жив.
Подняв голову над уровнем жидкого металла, Робин заканчивал требуемую обрядом молитву.
– Вместе с Твоими святыми я буду возносить хвалы Тебе во веки веков. Да будет воля Твоя.
Он поднимался по ступеням, с него стекал жидкий металл. Постепенно отошло физическое ощущение жара, а к моменту выхода из бассейна стальная ткань его одеяния ощущалась кожей как чуть-чуть охлажденная. Он вручил одному игнатианцу серебристую чашу, которую вынес из купели, заметив при этом, что на одной из граней выступил отчетливый рельеф – геральдический герб его семьи. Он поднял руки и, ухватив капюшон за затылочную часть и за подбородок забрала, поднял его, снимая с головы. Капюшон приварился к железной части шлема, защищающей затылок, и снялся с головы.
Он держал шлем перед собой и разглядывал свое искаженное отражение в гладкой серебристой поверхности забрала. Забрало было слегка выгнуто, с выпуклостью посередине – между лбом и подбородком, там, где находится кончик носа. Кроме впадин и отверстий для глаз, оно представляло собой безликую маску. Это его удивило. Он часто видел воинов в масках, рельеф которых напоминал лица их владельцев или волчью морду. Легенда гласит, что вид забрала отражает те достоинства воина, которые Господь сочтет наиболее привлекательными.