Глаза Клеопатры
Шрифт:
Никита стал так богат, что мог бы спокойно «лечь на печку» и до конца своих дней стричь купоны, но такая мысль даже не приходила ему в голову. Он не представлял жизни без работы, чувствовал себя в ней, как рыба в воде. Но когда, после выхода компании на международный рынок, он вынырнул ненадолго, последствия оказались катастрофическими. Неожиданно для самого себя он женился. Женился на первом попавшемся на глаза хорошеньком личике, а потом долго, мучительно бился, пытаясь вникнуть в чуждую для себя логику, в совершенно непостижимые интересы. И если бы — о, если бы! — его жена оказалась просто мещанкой, одуревшей от неожиданно свалившегося на нее
Потом, когда, строго говоря, было уже поздно, Никита не раз спрашивал себя, нет ли в случившемся доли его вины, и охотно признавал, что есть. Он не обратил внимания на тревожные звоночки, а они были. Они были слышны с самого начала, а он ни о чем не догадался, не насторожился. Как водолаз, всплывший слишком быстро, он заболел кессонной болезнью до помрачения рассудка.
Оленька Разумовская была внучкой двух академиков и дочерью членкора. Ее мать была профессором, доктором химических наук. Природа наградила Оленьку высоким ростом, прекрасной фигурой и личиком дрезденской фарфоровой пастушки с большими голубыми глазами и очаровательным, чуть вздернутым носиком. А потом Природа сказала: «Все, девочка, дальше ты сама» — и сочла свою миссию выполненной.
Папе с мамой и дедушкам с бабушками было не до нее: все были заняты наукой. Оленька наукой не интересовалась, еле окончила школу, тяготилась семейным домом, а больше всего — царившей в нем бедностью.
У нее сохранились смутные детские воспоминания о том, как раньше, когда давали пайки и билеты на елку, все было хорошо. Ее возили в большой черной машине, и ей не нравилось, когда машина останавливалась на светофоре, она кричала тому, кто сидел за рулем: «Ехать! Ехать!» У нее сохранилась фотография, где она — хорошенькая, нарядная, в бархатном платьице и беленьких кружевных колготочках — зажигает лампочки на елке, а вокруг стоят взрослые и смотрят на нее с умилением. Она чувствовала себя самой важной, потому что ни у кого не было такого красивого платьица и таких хорошеньких колготочек. И когда ехала в большой черной машине, тоже чувствовала себя самой важной.
А потом — она не задумывалась и не понимала почему — вдруг наступила страшная нищета. Пошли скучные разговоры: академии урезали какие-то фонды, опять задержали зарплату, да и сама зарплата, раньше такая большая, что все завидовали, стала вдруг до невозможности маленькой, хотя исчислялась тысячами. Оленька не понимала, как это может так быть, а спросить было не у кого. Родители и теперь, при нищенской зарплате, продолжали ишачить, как полные идиоты. Их, видите ли, интересовала наука.
Когда-то самым близким ей человеком была домработница Паня — Прасковья Богдановна, растившая еще ее отца. Но Паня состарилась, теперь за ней самой нужен был уход, и Оленьку она стала раздражать.
— Прогоните ее! — говорила Оленька родителям и даже топала ножкой. — Она же ничего не делает.
Родители стыдили ее, объясняли, что Паня здесь живет, это ее дом и идти ей некуда.
— Но она же не работает! Наймите другую. Мне стыдно подружек домой пригласить!
Родители лишь растерянно переглядывались и вздыхали, а сама Паня убивалась, слыша такие слова своей воспитанницы.
— Миленькие вы мои, — говорила она Оленькиным родителям, — я бы рада живой в землю лечь, да ведь грех. Что ж делать, сработалась я вся до косточки. Ноги не держат.
Они успокаивали ее, уверяли, что она член семьи и ее комнатка в их большой квартире останется за ней навсегда, но Паня была безутешна. Совсем не те слова хотелось бы ей услышать.
Когда Оленьке исполнилось четырнадцать, Паня наконец умерла, но никакого облегчения это не принесло. Готовить стало некому, мама собиралась защищать докторскую диссертацию. Оленька привыкла хватать кусочки, особенно полюбила ветчину в нарезке, в обилии появившуюся на прилавках. Горе было лишь в том, что денег не хватало эту ветчину купить.
Оленька давно уже поняла, что от родителей толку не добьешься. Ее нужды должен удовлетворять кто-то другой. Вырвавшись наконец из ненавистной школы, она принялась сама устраивать свою жизнь и даже не заметила, как стала профессиональной тусовщицей: проникала в «центровые», как она выражалась, места на презентации, на закрытые вечеринки, знакомилась с мужчинами. Нужно было одеваться, нужно было выглядеть, а на это требовались деньги. Оленька стала беззастенчиво брать из дому не только деньги, но и вещи. Ей это не казалось воровством. Она устраивала свое будущее. Когда родители приступили к ней с робкими расспросами, она откровенно заявила, что они не уделяют ей внимания, вот и приходится заботиться о себе самой.
Глубине Оленькиного невежества могла бы позавидовать Марианская впадина, но одну истину она усвоила: красивая женщина — это самая твердая из всех свободно конвертируемых валют в мире, и принимают ее повсюду. Никто ее этому не учил, сама дошла.
У нее не было ни средств, ни связей, чтобы съездить в Куршевель или на Лазурный Берег, где тусовались самые знаменитые толстосумы. Ходили слухи о турагентствах, подбирающих девушек для эскорт-услуг, но где их найти? Куда обращаться? Где он, этот Очкарик? Да и велик риск оказаться где-нибудь в гареме.
Действуя по принципу «зелен виноград», Оленька решила, что ей все это не годится. В Куршевель она поедет, когда подцепит солидного мужа, нечего ей отираться в кордебалете. А солидного мужа придется подцепить в Москве. Ничего, тоже не последний город.
На одной презентации, куда ей удалось пробраться, Оленька познакомилась с девушкой по имени Лора, пришедшей с той же целью. Как ни странно, они не стали соперницами. Наверное, потому, что Лора терлась в шоу-бизнесе, снималась в рекламе, позировала фотографам, а Оленьке все это было ни к чему. Она не могла составить Лоре конкуренцию, и они даже подружились. Лора была постарше годами и опытнее, она дала Оленьке несколько дельных советов.
— Не зыркай по сторонам, а то сразу распознают, — наставляла Лора. — Смотри из-под ресниц. Возьми коктейль и делай вид, что пьешь. Но не пей: развезет. Увидишь бобца — иди на сближение, но не прямо, а так… будто случайно мимо проходила и всех в гробу видала. Коктейль поставь где-нибудь, пусть он сам тебе предложит.
У Лоры было множество полезных сведений такого рода, и Оленька впитывала их, как губка. Она должна была найти себе мужа. Такого мужа, чтобы обеспечил все ее нужды. А ей нужно было много… так много всего. Вокруг было полно мужчин, но все почему-то женатые. И скуповатые. Им казалось, что сводить Оленьку Разумовскую в ресторан — вполне достаточная цена, чтобы уложить ее в постель. Как говорится, «кто девушку ужинает, тот ее и танцует». Она быстро ставила таких на место. Некоторые пытались расплачиваться с ней деньгами. Когда это случилось впервые, Оленька закатила страшный скандал, и смущенный кавалер повел ее в ювелирный покупать кольцо. Увы, не обручальное.