Глаза Клеопатры
Шрифт:
— Мы же все сюда не поместимся! — заметила Нина.
— А мы пешком пойдем, — отозвался Бронюс. — Сейчас Нийоле машину запаркует, и пойдем. Тут недалеко. В Вильнюсе все близко.
— Кроме Лаздиная, где я живу, — вставила Нийоле. — Это новый район, — сказала она Нине. — Там ничего интересного нет.
— Есть, раз ты там живешь.
Нийоле улыбнулась ей в ответ, лихо развернулась и укатила. Очень скоро она вернулась пешком — хорошенькая, в том самом свитере, который они с Ниной купили несколько часов назад. Свитер, стянутый вниз до середины плеча,
— Подожди! — воскликнула Нина. — Подождите меня одну минутку! — обратилась она уже ко всем. — Можно мне ключи?
Удивленный и заинтригованный, Никита протянул ей ключи от квартиры. Нина скрылась в подъезде и через минуту вернулась со своим роскошным палантином «Перо жар-птицы». Она набросила палантин на голые плечи Нийоле.
— Вот. Это тебе.
— Насовсем? — прошептала потрясенная Нийоле. — А как же ты?
— А я себе другой нарисую, — беспечно отмахнулась Нина. — Носи на здоровье.
По дороге Нийоле принялась с жаром расписывать, как Нина всех «построила» в вильнюсских бутиках.
— Зато ты машину водишь прямо как Шумахер.
— Ты тоже умеешь водить машину, — ревниво, вставил Никита. — Я же тебя учил!
— Да, но у меня прав нет, а машины — тем более.
— Машина — дело наживное, права — тем более, — философски заметил Бронюс.
Никита вдруг вспомнил Оленьку. Давно он ее не вспоминал, ну, разве что когда Нина рассказала ему историю с платьем в стиле Уорта, но тогда повод был. А тут вдруг сам вспомнил. Оленька так и не научилась водить машину, хотя ей очень хотелось шикарно выглядеть за рулем шикарной тачки. Но она была не способна выучить правила дорожного движения, а развернуться без угрозы для жизни окружающих смогла бы разве что в казахской степи. Пришлось примириться с присутствием шофера.
Дело было не только в умении водить машину. Никиту поражало, как Нина, жившая в коммуналке с матерью-алкоголичкой, сумела сделать себя сама. Впитывала культуру прямо из воздуха.
А вот Оленька, выросшая в семье, где все много читали и всерьез занимались наукой, так и осталась темным валенком. Атмосфера учености, окружавшая ее с детства, никак на ней не сказалась.
Никита усилием воли стряхнул наваждение и прислушался к словам Нийоле, которая рассказывала, как Нина моментально выбрала ценную вещицу среди кучи барахла на блошином рынке.
— Орлиный глаз! — с восторгом заключила Нийоле.
— Быстрая Нога, — шепнул Никита, и они с Ниной впервые переглянулись как любовники и рассмеялись шутке, понятной только им одним.
Ресторан, до которого они добрались в пять минут, производил странное впечатление, по крайней мере снаружи. Маленькая железная дверь в глухой стене, вывеска не неоновая, а латунная, неярко подсвеченная.
А внутри было так темно, что Нина невольно схватила Никиту за руку.
— Куда вы меня привели? Что это за вертеп?
— Погоди, сейчас привыкнешь.
Столы в полутемном зале, расставленные отдельными островками, были окружены креслами с высокими закругленными внутрь спинками и такими низкими «утопленными» сиденьями, что на них страшно было сесть. Нина села и «утонула». Но кресло оказалось на удивление удобным.
На каждом столе помещалась кованая железная лампа с прорезями, бросавшая тусклый отсвет на лица сотрапезников. Более или менее ярко была освещена только поверхность стола. Но скоро глаза привыкли к полутьме, и атмосфера показалась Нине приятной, даже романтичной. Где-то тихо, как и обещал Никита, играла музыка — джазовые вариации на фортепьяно. Ей даже почудилось, что это играет кто-то из великих: Оскар Питерсон или Каунт Бейси…
Нина улыбнулась своей нелепой фантазии. Разве этих титанов могло занести в литовский ресторанчик? Не говоря уж о том, что Каунт Бейси двадцать лет как в могиле. Но все равно кто-то играл классно.
Официант принес меню. Они долго выбирали, советовались, решали, перерешали и наконец заказали.
— Теперь смотри, — предупредил Бронюс.
Официант вернулся и, ни о чем не спрашивая, ничего не уточняя, расставил закуски и напитки именно так, как они заказывали. Позже он то же самое проделал и с основными блюдами. Он возникал у стола бесшумно, совершенно незаметно, это было даже немного жутко.
— Как он это делает? — спросила Нина.
— Пятрас — великий профессионал.
Нина заказала форель, и Пятрас посоветовал ей взять шабли. Нина бросила испуганный взгляд на Никиту: она знала, что это очень дорогое вино. Но он лишь улыбнулся и одобрил заказ, не дав ей заглянуть в карту вин. Вино оказалось чудесным, форель тоже.
Невидимый пианист перешел на Вила-Лобоса.
— Кто это так замечательно играет? Я и не знала, что в Литве есть такие блестящие пианисты.
— Да это как раз один из ваших, — весело откликнулся Бронюс. — Классный парень. Мы потом к нему подойдем.
— Хорошо. Я думала, после развала Союза все культурные связи между нашими странами оборвались.
— Как это оборвались, когда наш Карбаускис считается чуть ли не первым режиссером у вас в Москве! — возмутился Бронюс.
— И Кама Гинкас! И наш Някрошус часто к вам приезжает, — подхватила Нийоле.
— А наш Будрайтис вообще советник по культуре при посольстве в Москве. И наша Дапкунайте все время у вас в кино звездит.
— Все, сдаюсь, сдаюсь! — Нина со смехом вскинула руки вверх.
— А у нас в прошлом году гастролировал ваш Басков, — добавила Нийоле.
— Ну, это неравноценный обмен, — возразила Нина.
— Она в него влюблена, — вставил Бронюс, кивнув на Нийоле.
— Ни в кого я не влюблена, — возмутилась Нийоле и даже стукнула его кулачком. — Тем более в какого-то глупого Баскова.
— Я даже не знаю, как он поет, — призналась Нина. — Как увижу его по телевизору, сразу переключаю. Боюсь подхватить сахарный диабет.
— Почему сахарный диабет? — не понял Бронюс.