Глаза Клеопатры
Шрифт:
— Что же все-таки произошло? — спросил Никита.
— Как-то раз — это было в середине апреля — я задержалась на работе. Хотела доработать один фасон, с ложным жакетом.
— Сложным?
— С, — Нина сделала нарочитую паузу, — ложным. Пишется раздельно. Это сложно объяснить. Пишется слитно. — Она нахмурилась. — Но я должна тебе рассказать, как у нас там все устроено, иначе не поймешь. Особняк двухэтажный на Покровке. На первом этаже демонстрационный зал с подиумом, и к нему примыкает раздевалка для манекенщиц. Оба помещения — без окон. Только искусственное освещение.
— Почему? — спросил Никита. Ему показалось, что она ждет
— Чтобы не подглядывали. В мире моды процветает шпионаж. Все передирают друг у друга фасоны. Криста Нильсен до сих пор использует мои эскизы. Они у нее остались, когда я уволилась. И конкуренция ломовая. Один несанкционированный снимок в газете перед показом может погубить всю коллекцию. Ну, про несанкционированные снимки я тебе уже рассказывала.
— Что дальше?
— Еще на первом этаже приемная самого Щеголькова, его мастерская, где он творит свои шедевры, складское помещение и в самом торце служебная дверь. Через нее завозят ткани, аксессуары, оборудование. Там есть служебная лестница на второй этаж. Торец глухой, окон нет. Выходит в такой же глухой двор. А на втором этаже сидим мы — «черная Африка».
— «Черная Африка»? — невольно улыбнулся Никита.
— Простые служащие. Модельеры готового платья и швейный цех.
— Погоди, ты же говорила, у него фабрика в Ивантеевке.
— В Ивантеевке шьют то, что потом продается в магазинах… Да, я забыла сказать: свои магазины у него тоже есть. Целая сеть. А модели, по которым потом будут шить в Ивантеевке, и весь «эксклюзив» шьют здесь, на месте.
— Понял, — кивнул Никита. — Дальше.
— Я работала на втором этаже. В тот день все ушли, а я осталась. Придумала оригинальный фасон, вот и хотелось довести его до ума, пока идея свежа в голове. А когда закончила… У меня все тело затекло. Я зацепилась за стул и порвала колготки. Было уже довольно тепло, я была в юбке и в жакете. Не хотелось идти домой в рваных чулках. Я оделась, свет погасила и спустилась по черной лестнице на первый этаж. Пошла в раздевалку для манекенщиц: там всегда есть запас колготок. Вошла, зажгла свет, ищу подходящую пару. Думала, в здании никого нет, и вдруг слышу голоса. На повышенных тонах. Ссора, понимаешь?
Нина, хмуря брови, откинулась на спинку дивана. Прошло три месяца, но голоса ссорившихся мужчин, отвратительные подробности их размолвки, врезались ей в память.
Один голос, несомненно, принадлежал Щеголькову.
— Ты совсем охренел? — говорил он. — Чего ты сюда приперся?
Как ни странно, второй голос — низкий, грубоватый, с характерным бульканьем — тоже показался ей знакомым.
— Не ори, — говорил этот голос, — я что, по-твоему, пальцем деланный? Никто меня не видел. Свет нигде не горит, только у тебя, я проверил. А ты что себе позволяешь? Забыл, откуда ноги растут, мать твою? Так я напомню. На мои деньги шикуешь. Вся эта шарашка на мои деньги куплена. Вот обрежу тебе финансы по самое не балуй, посмотрим, что ты тогда запоешь.
— Что ты ко мне цепляешься? Мужлан! — отвечал плаксивый тонкий голос Щеголькова. — Я сам деньги зарабатываю! Сам! А ты с меня свою долю имеешь! И нечего меня попрекать!
— Сам? — басил первый голос. — Ты вспомни, из какого дерьма я тебя вытащил, сопляк! А теперь гуляешь? Да я тебя надвое порву, засранец! И не юли, тебя видели вчера в «Кенгуру» с этим спидоносом!
Он назвал какую-то фамилию или кличку, Нина не разобрала.
— Я что, в клуб не могу сходить? Ты хотел, чтоб я дома сидел, да? Чтоб сидел и ждал, пока ты удостоишь? Мы видимся, когда тебе удобно, а не когда мне хочется! И не был я с Жоржем, все ты врешь!
Нина тем временем схватила первую попавшуюся пару колготок и торопливо переоделась. Ей хотелось поскорее уйти. Увы, в тот самый миг, когда она открыла глухую притертую дверь раздевалки, открылась и дверь напротив. Они столкнулись лоб в лоб: она и двое мужчин. Не только голос, но и лицо второго было ей знакомо. Она часто видела его по телевизору, вспомнила Нина, в новостях и в политических ток-шоу. Вот только фамилию она забыла.
Он остолбенел, увидев ее. Они оба остолбенели. Нина стремительно проскользнула к парадному выходу. На душе у нее было тревожно. Но она успела выйти из здания, прежде чем мужчины опомнились.
— Кто это был? — спросил Никита.
— В том-то и фишка, что я никак не могла вспомнить. Я политикой не интересуюсь, из всех политиков по фамилии знаю одного Жириновского, — виновато улыбнулась Нина. — Но это был не он.
— Ладно, рассказывай дальше.
— На следующий день я пришла на работу как обычно. Щеголькова не видела, поднялась к себе наверх. День был суматошный, примерки, беготня… Ко мне зашла моя подруга, манекенщица Юля. Я показала ей свой новый фасон. И вдруг входят два милиционера и требуют, чтобы я предъявила содержимое сумки. Я растерялась. Юля спрашивает: «На каком основании?» А они говорят: «По обоснованному подозрению». Мы долго препирались, потом мне это надоело, я смела все со стола, раскрыла сумку и вытряхнула содержимое на стол. Я была уверена, что мне нечего скрывать. И там, среди моих вещей… — Голос у нее дрогнул. — Там была упаковка героина. Сто граммов, как потом выяснилось. Впрочем, они заранее все знали. И что героин, и что сто граммов.
— Топорная работа, — согласился Никита. — А кто мог его подкинуть? Есть мысли?
— Да кто угодно мог, — отмахнулась Нина. — Это дело техники.
— А это не могла быть твоя подруга-манекенщица?
— С чего ты взял?
— Просто подумал… Манекенщицы часто балуются наркотиками, чтобы держать себя в форме. Наркотики отбивают аппетит.
Нина не раздумывала ни секунды.
— Только не Юля! — воскликнула она с жаром. — Она дралась за меня, как львица! Ей не нужны наркотики, чтобы держать себя в форме.
— Ладно, извини. Рассказывай дальше.
— Я была как в тумане…
На самом деле ее состояние больше напоминало контузию. Если бы не Юля, ее так и увели бы прямо с работы. Юля сказала, что обыск проводится без понятых и что они не имеют права без ордера. Милиционеры — лейтенант и сержант — держались нагло и всячески пытались запугать Нину.
— Пошли, девушка, — говорил лейтенант, — чего резину тянуть? Попалась — придется отвечать. Тут сто граммов неразбодяженного герыча, так что семера тебе ломится, это как пить дать.
Вот тогда Нина и услышала впервые эти омерзительные слова, которые впоследствии ей приходилось слышать не раз: «неразбодяженный героин». Поначалу она даже не сообразила, что это означает «неразбавленный».
— А чего не чирик? — весело подхватил сержант, обращаясь к напарнику, но не сводя глаз с Нины.
— Ну, по первоходу реально дадут семеру, — авторитетно объяснял лейтенант. — Если других дел нет.
— А откуда вы знаете, что это героин? — вмешалась Юля. — И что здесь сто граммов?