Глаза надежды
Шрифт:
Алексей не стал искушать судьбу и встал на тропинке Окского сада с таким расчётом, чтобы можно было поворачиваться в разные стороны.
– Вот пульт, – хладнокровно сказал Эдик. – Если что понравится, просто нажимайте вот эту кропочку. При этом руки вместе с пультиком могут оставаться в карманах.
Просто нажимая кнопочку, Алексей в течении пяти только минут израсходовал всю память цифровой камеры, встроенной в очки времени. Так он получил новые, никому из современников неизвестные зимние виды разрушенного в 1940-х годах городского собора в честь Рождества Пречистой Богородицы, храма Спаса Нерукотворного образа и колокольни,
– А я вот думаю, – с улыбкой произнёс Эдик, – как подписать эти фотографии. Ведь время-то у них известное – начало прошлого века, а живу-то я когда?
– Действительно, – согласился Алексей, – об авторском праве на такие фотографии мы ещё не подумали.
– Но это дело будущего. В целом же, хороша машина?
– Без комментариев… – одобрительно кивнул Алексей.
– Перед нами раскрываются большие перспективы, – загадал Эдик.
– Нет, – неожиданно ответил Алексей, – лично передо мной никаких перспектив не раскрывается.
– Это ещё почему?.
– В последнее время я охладел к краеведению по неведомым для себя причинам.
– Не беда! – попытался ободрить соратника Эдик. – Вот увидишь, весною настроение само улучшится и приедешь недели на две, не меньше.
– Не приеду, – сухо ответил Алексей.
– Приедешь-приедешь!
– Жаль, что твоя программа берёт лишь на сто лет, – Алексей вернул Эдику очки и пульт.
– Да я уже думал, что пора писать на 150.
– Нет, Эдик, не на сто пятьдесят. Мне нужно всего на два года назад.
– Всего на два года… назад… – не понял Эдик. – Или мне послышалось? Почему на два года?
– Я не могу тебе сказать, – замялся Алексей, – не могу объяснить, понимаешь? Но всего на два года.
Сказав это и оставив гениального провинциального изобретателя в полном недоумении, он поспешил на вокзал. Вспорхнув с главки 54-метровой соборной колокольни, голубок Сизарик полетел за ним следом.
Через некоторое время Варкуша получил от своего друга короткое послание. Помозговав про себя, он решил огласить его на всеобщем дворово-птичьем собрании. Все птахи, от мала до велика, прилетели, но среди них оказалась одна, серая ворона, которая не желала участвовать в общих делах птичника, однако же на собрания являлась с тем, чтобы мутить воду и потешать сама себя. На сей раз дело оказалось серьёзным и её шутки не на шутку рассердили присутствующих.
– Ишь ты, весточку прислал! – потишалась серая ворона.
– А ты теперь лучше помолчи, – одёрнул её старый ворон, – послушаем, что Варкуша нам скажет.
– Да что он может сказать?! – продолжала насмехаться неугомонная. – О своём дружке-беглеце что-ли? Да мне на него ровным счётом накаркать.
Тут один из сизарей не выдержал:
– Теперь я понимаю, откуда такие берутся?
– Откуда же?! – съехиднячала серая и, не дожидаясь объяснений, продолжила накалять страсти, ударяя Варкуше по живому. – Ишь ты, вздумалось ему почтовиком стать! Уж сидел бы лучше у контейнера и не высовывался, альбинос проклятый.
– Лети, лучше, по-добру по-здоровому,
– Ладно, ладно! – завопила серая ворона. – Да вы все тут, помойщики, дальше своего контейнера и света белого не видели. А я независимая, где хочу, там и летаю, где хочу, там и пропитание себе сама беру.
– Ворюга ты, – раздалось из толпы. – Знаем, где ты себе пропитание берёшь. Из-за тебя сколько наших уж пострадало безвинно.
– Да каркала я на всех вас, попрошайки помойные!
– Это кто здесь попрошайки?! – возмутились и встрепенулись воробьи.
– Да и вы тоже! Целыми днями только и сидят у колодца, только и ждут, когда им дармовой хлеб накрошат.
– А ну, тварь серая, сейчас пощипаю! – смело скакнул вперёд отчаянный воробей.
– Уж ты ли?! – засмеялась серая ворона.
– Мы ли! – ответили ей хором, и ещё пятеро дружно отделились из толпы.
– А! Толпою на одну?
– Убирайся, откуда прилетела. – Неожиданно молвил старый ворон, отличающийся необыкновенной мудростью. – Не может здоровое тело принять яд безвредно для себя. Так и ты, позорище нашего птичника. Но знай, что рано или поздно пострадаешь за свои дела.
– Кар, на вас! Кар, Кар!!! – И серая ворона полетела прочь.
– Неужь-то избавились, – с облегчением вздохнул кто-то из сизарей.
– Ну и тварь, – покачал головой кто-то, – как таких земля-то носит?
– Ладно, шут с нею, давайте лучше Варкушу послушаем, – прочирикал бросавший вызов вороне воробей.
Все в птичнике знали, что Сизарик мечтал стать почтовиком. До 1917 года все его предки были почтовиками. Но, как известно, почтовики имели белый окрас. После 1917 года у новой власти отпал интерес к почтовым голубям, а кто-то первый из них отправился на лёгкий заработок. Иными словами, бросил почтовое дело, а поселился поближе к дармовому хлебу, то есть к зернохранилищу. Разгневался Господь и наказал род сей. Отныне небыло уже никого в нём белого цвета, а все стали сизыми.
И тут вдруг Сизарик уродился с белой головой, да ещё с двумя белыми пятнышками на крыльях. Мудрый ворон как-то объяснил ему: «Не иначе, Господь смиловался над тобой». И с тех пор Сизарик мечтал восстановить в своём роду почтовую службу, но не знал только, как это сделать, ведь корни профессии были утрачены. Тогда-то он и решил научиться всему самостоятельно. Ему никто не поверил. И вот, первое известие от него.
– Гляди-ка, а наш почтальон весточку прислал! – гаркнул кто-то из толпы с довольной улыбкой. – Давай, Варкуша, говори!
В сообщении имелась всего одна просьба: «Помогите найти мопсов». И птичник задумался…
Время, как водится, лечит. Но одни болезни, вроде простуды, лечатся за день, за два; какие-то неделю. А бывают болезни и посерьёзнее, на лечение которых уходят месяцы. Впрочем, таковые, наверное, уже и болезнью-то не считаются, а человек попросту привыкает к своему новому состоянию. И всё же это болезни телесные. А сколько может пройти времени, чтобы вылечить болезнь безликарственную? Иными словами, болезнь, происходящую от томления духа. Неизвестно… И насколько опаснее может быть это состояние обыкновенного фичического недуга? Между тем, известны случаи самого печального конца, причиною которого как раз и было томление души.