Глаза погребенных
Шрифт:
Тридцать лет… легко сказать… Они промелькнули перед Флориндо, когда он пожимал руку дона Лино Лусеро, внешне так похожего на его отца, такого же добродушного. Приветствуя Лусеро, он спросил нарочито озабоченным тоном:
— А у вас дома сейчас спокойнее? Хотя, видимо, да, поскольку вы решили прийти. Опасность, как говорят, была велика… Какое варварство!
— Фитили к динамиту, которым хотели взорвать дом, не обнаружили, но похоже, что кое-кто собирался обратить нас в прах.
— Над этим стоит призадуматься… Не хотите ли присесть?
— Спасибо,
— Я полагаю, вы уже в курсе всех событий? — Кей понизил голос. — Была попытка объявить стачку среди грузчиков.
— Да, да, и поговаривают о всеобщей забастовке… — протянул Лусеро утомленным голосом; он вынул сигару изо рта и снова воткнул в губы, наслаждаясь ее ароматом.
— Сегодняшнее столкновение может быть пробным шаром: они хотят узнать настроение рабочих, а также реакцию Компании и властей. Рабочие выдвинули требование — повысить заработок, в противном случае они собирались объявить стачку, и «Платанера» пошла на уступки. Однако не это самое важное. В любой борьбе опасно уступать позиции. Но особенно тревожит меня то, что люди, пришедшие искать работу, отказались заменить стачечников.
— Ах, вот как? Этого я не знал. А ну, расскажите-ка, расскажите!
Лусеро уронил пепел сигары на лацкан пиджака и погрузился было в глубокое раздумье, похожее на дремоту, однако слова Кея его встряхнули — лицо у него оживилось, как-то потеплело, словно у него вызвали симпатию эти неизвестные страдальцы, которые из чувства солидарности со своими товарищами не подняли ни одной банановой грозди.
— Много рассказывать нечего… — заметил Кей осторожно, — я только хотел бы обсудить с вами…
— Да, да, события приобретают совсем иное значение. Это проявление классового сознания, и подстрекатели всеобщей забастовки сумеют, конечно, этим воспользоваться. Если животные инстинктивно объединяются, сплачиваются в момент опасности, почему бы не объединиться людям?
Пепел гаванской сигары мрамором украсил лацканы пиджака Лусеро. Кей попытался в глазах Лусеро прочесть, не считает ли тот и его, Флориндо Кея, «подстрекателем».
— Самое худшее, дон Лино, что дела идут из рук вон плохо. А мои хуже всего. Никто не покупает лекарств. Все чего-то ждут, все считают, что единственное средство от любой болезни — всеобщая забастовка. Вы смеетесь? Нет, я не шучу. Ведь и наш мастер умер с верой в то, что исцелит его лишь забастовка.
Обрисовав таким образом положение своих дел и основательно защитившись, как он считал, от любого подозрения, Флориндо Кей перешел к атаке:
— Если Компания… «Тропикаль-тропосферическая», как вы ее называли в свое время, не сможет справиться со всеобщей забастовкой и пойдет навстречу требованиям рабочих, то это будет началом ее конца. За нынешними конфликтами последуют другие, все больше и шире. Прольется кровь, как в Бананере, и…
— Сомнения нет, обстановка мрачная, — согласился Лусеро.
— Это следовало бы втолковать сенатору Клаппу, который, по слухам, должен провести два или три дня у вас в гостях. Он действительно
— Мы ждали его. Бывают ложные слухи, которые опережают события и приводят к забавным последствиям. К приезду сенатора в доме начали отчаянную подготовку. Иллюминация на лестницах, в залах, в саду… И вот однажды кто-то поднимается по лестнице… Сенатор!.. Сенатор!.. Ха, ха!.. Как вы думаете, кто это был? Мулат, слуга президента Компании Мейкера Томпсона. Просто беда!
— А зачем он явился?
— Приехал на побережье навестить свою мать, она очень старая, живет одна. Так, во всяком случае, он говорит. Однако я надеюсь подобрать ключ…
Флориндо закашлялся, чтобы скрыть замешательство, которое вызвали у него слова Лусеро. Разве не Флориндо встретился с мулатом той ночью чуть ли не у самой лестницы «Семирамиды»? Разве не он убеждал мулата взять на себя роль блудного сына?
— Мне хотелось бы знать, зачем он сюда явился, с какими целями, чем занимается, о чем подумывает. Было бы мерзко, если бы он оказался заодно с забастовщиками, мерзко, мерзко…
— Нет, дон Флориндо, нет. Он явился сюда потому, что неразлучен с внуком Мейкера Томпсона, Боби, который приехал к нам погостить на каникулы.
— Вы правы, это ключ к загадке… — с облегчением вздохнул Кей. — У старых слуг, как у собак, в крови привязанность к хозяевам — и она передается от дедов и прадедов к сыновьям и внукам.
— А вот и Зевун! — пробормотал Лусеро, заметив коменданта, который направлялся к ним в сопровождении Хуана, брата Лино.
От бесконечных слез и сморкания нос вдовы стал совсем красным и походил на маленькое пунцовое пятнышко, а она все терла его и терла платком, опять сморкалась и всхлипывала.
— Вы не представляете себе, как я вам благодарна. Вы пришли проститься с ним в его последнюю ночь… — И она снова разразилась плачем — …Я так благодарна вам, сеньор комендант, и вам, дон Хуан, вы все такие добрые! Еще вчера бедняжка в совершенном отчаянии решил, что на побережье не видать ему счастья, решил прикрепить к дверям парикмахерской — не знаю, убрали ли ее? — картонку, на которой собственноручно написал: «Продается в связи с отъездом…» Он был так воодушевлен возможностью уехать и все говорил: «Как приеду в столицу, так сразу же обращусь в Братство парикмахеров, буду просить коллег заявить о солидарности с рабочими «Тропикаль платанеры», если объявят всеобщую забастовку…»
— Так он говорил?.. — Комендант прикусил верхнюю губу так, будто хотел прикусить заодно и щетину усов. — Значит, так говорил…
— Это все от лихорадки, сеньор комендант, у него рассудок помутился… — вмешался один из завсегдатаев «Равноденствия». — В последние дни он был совсем невменяем, а тут еще ему эту листовку подсунули под дверь… насчет «всеобщей забастовки»… так он и вовсе рехнулся… Бедный дон Йемо!..
— В каталажку попал бы, — если бы не умер! — заявил комендант. — Что, в самом деле, было бы, если бы каждый начал учинять беспорядки, будоражить Братство парикмахеров?!