Глаза ворона
Шрифт:
Мгновения для Кая теперь отмерялись удивительно медленными, но сильными ударами его сердца: «Тум. Тум. Тум…» На третьем ударе он отпустил желоб. Сжавшись в комок, он влетел в оконный проем. Приземление было мягким — на сладко дрыхнувшего в углу Фьёллебёлле. Даже через испуганный вопль гоблина Кай услыхал лязг металла о булыжники двора далеко внизу. По спине пробежал холодок…
Примерно двадцатью метрами ниже столпившиеся вокруг упавшего водостока собратья Фьёллебёлле разошлись во мнениях:
— Где он? Куды он делси?
— Да шо ты тычешь
— За дровяник он бухнул, за дровяник! Я сам видал!
— Да не-е, какой дровяник? В светлицу сиганул, потрох, вот шоб мине разорвало!
— Цыть, бездельники! — громыхнул над головами разошедшихся гоблинов бас Хруча. Один вид угрожающе нависшей над ними горы мускулов и шерсти мгновенно водворил тишину.
— Вы двое, — ткнул тролль в подвернувшихся под руку Триллебёлле и Буллебёлле, — тащи его сюды, хуч жива, хуч мертва!
Парочку как ветром сдуло. Из Гоблинской послышались брань и подозрительная возня, как будто на пол падали тяжелые предметы, а затем их шумно волочили по лестнице.
Наконец, когда ярость Хруча и нетерпение прочих собравшихся во дворе достигли критической точки, в дверях показались несколько помятые на вид посланцы, влекущие за собой еще более помятое тело виновника происшествия. Тело, подававшее слабые признаки жизни вроде хрипов, кашля и попыток высвободиться от своих носителей, было с триумфом брошено к ногам тролля.
— Живой? — осторожно ткнул Кая концом дубины Хруч.
— Кхе-кхе, вроде, — хрипло отозвался тот, пытаясь сфокусировать взгляд на огромных ступнях тролля, бывших сейчас как раз на уровне носа мальчика.
— На ногах стоять могёшь?
— М-могу, — Кай неуверенно собрал конечности и встал, покачиваясь, сначала на четвереньки, а потом во весь рост, так что нос его достиг потертой серебряной бляхи на пояс Хруча.
— От и добре, — ласково произнес тролль, — потому как я тебе их щас сам обломаю!
При этих словах Кая подняло в воздух, хорошенько встряхнуло и бросило через головы разинувших рты гоблинов в свиное корыто у дровяника. В этот раз приземление никто не назвал бы мягким. Выдолбленная сосновая колода, которую мальчик ударил неровно, по краю, перевернулась и накрыла его, обдав потоком воды. Возмущенный хрюк боровов потонул в улюлюканье и гоготе гоблинов, дравшихся за места с лучшим обзором: уж на этот-то раз херр Хруч не даст крысенку спуску! Кай, впрочем, этого не слышал — так у него шумело в ушах от встречи с колодой. Внезапно придавивший его вес корыта исчез. Перед залитыми водой глазами возникла оскаленная физиономия тролля, левой лапищей приподнявшего жертву над землей, а правой уже заносящего прославленную дубину…
— Довольно, — произнесенное очень тихим и очень холодным голосом слово упало в толпу, будто обдав ее порывом ледяного ветра.
Все замерли на своих местах, кто где был. Вопли умерли в глотках; глаза начали искать под ногами что-то очень важное и в суматохе потерянное. Хруч выпустил Каево плечо, успевшее онеметь достаточно, чтобы не ощутить нового грубого соприкосновения с булыжниками двора.
— Херр Мастеррр, — кланяясь, почтительно прорычал тролль.
— Херр Мастер, — пронеслось эхом среди раболепно согнувшейся челяди. Прошло немало времени с тех пор, как Мастер Ар почтил кухонный двор Замка своим посещением в последний раз. И вот он стоял здесь собственной персоной, а за его спиной черной тенью торчал Ментор Рыц.
Трудно сказать, сколько Мастеру было лет. Белая, гладкая, словно мрамор, кожа узкого лица не имела следов времени. Локоны длинных волос и аккуратно подстриженная борода чернели как вороново крыло. Глаза властелина Замка тоже были темны и слегка подняты к вискам — фамильная черта, которую Кай подметил у статуй в Зале Предков. Эти глаза, часто казавшиеся безмятежными, даже мечтательными, могли в буквальном смысле метать молнии. Тот, на ком они останавливались, физически чувствовал, как холодная, когтистая лапа сжимала сердце. Теперь убийственно спокойный взгляд карих глаз покоился на Хруче, и верзила-тролль, казалось, уменьшился в размерах.
— И как же ты, мой добрый Хруч, объяснишь мне причину этого спектакля? — доброжелательно произнес Мастер. Едва заметное движение подбородка охватило представшую его глазам живописную сцену.
— Причина, херр Мастер, — старательно подбирал слова тролль, — она от здеся, перед очами Вашей Темности. — Ребра Кая сотряс поясняющий пинок. — Это отродье человечьей шлюхи и хромого ишака, — еще один пинок, — упрямо, как его папа, и косоруко, как его мама. К какой-то работе его ни приставь — проку нету. Сами поглядите: новехонькая черепица, — подрагивающий от праведного гнева когтистый перст Хруча указал на красноватые осколки у стены Гоблинской, — водосток, — перст передвинулся чуть левее, — мебеля, — перст взметнулся немым укором к небу, вернее к верхнему окну башни, из которой торчала взлохмаченная голова Фьёллебёлле, — усё порушено энтим… энтим… — тролль с усилием сглотнул бранную тираду, явно не предназначенную для благородных ушей Мастера, — крррысенком! И шо бы вы думали — ему хуч бы хны! Но я щас это поправлю, херр Мастер…
— А что ты скажешь в свое оправдание, Кай? — прервал бурные излияния Хруча волшебник. Движением изящной, унизанной перстнями кисти он дал поверженной жертве тролля знак подняться. Каю понадобилось некоторое время, чтобы встать на ноги. Не удостаивая вниманием внезапно посеревших и прячущих бегающие глаза Триллебёлле и Буллебёлле, он взглянул на хозяина Замка и тихо ответил:
— Я оступился, Мастер.
— Херр Мастер! — Вездесущая дубина Хруча больно ткнула Кая в печень.
Шумно вырвавшийся из груди жертвы воздух, очевидно, вполне удовлетворил тягу Мастера Ара к формальностям, потому что он продолжил:
— Что ж, мой верный Хруч, принимая во внимание то, что мой подопечный принес вверенной тебе кухне больше ущерба, чем пользы, мне понятно твое желание э-э-э… восстановить порядок. Более того, я нахожу твой порыв настолько праведным, что я склонен позволить тебе осуществить это желание, дабы восторжествовала попранная справедливость…
Верзила-тролль слушал речь Мастера внимательно, слегка отвалив украшенную выступающими клыками челюсть. Неизвестно, как много Хруч понял из витиеватого плетения словес, но одну идею он, однако, уловил: