Глазами богов
Шрифт:
И вот они мчатся над сушей, опускаясь ниже и ниже, ближе и ближе к земле: люди, лица, звери, деревья, города, сёла, поля, улицы, аулы, заводы, дома, ночь, день, огонь, вода… Всё закружилось перед Её глазами, и Она кружилась вместе с картинкой реальности в воздушном танце, не различая ничего вокруг, потому что мир слился во множество спиральных линий…
И вдруг всё внезапно остановилось… Мир замер. Перед Ней открылся экран в полнеба. Начался первый сюжет.
…Где-то за кадром мяукал котёнок. Перед собой, как на экране монитора, Она видела мраморный пол, на который женские руки положили двух котят, чёрненького и рыжеватого. Потом появились женские ноги, обутые в ярко-красные туфли на высоком каблуке с заострённой металлической шпилькой. Туфли, пританцовывая, как на подиуме, прошлись вокруг озирающихся и испуганных котят; потом носок одной туфли дотронулся до спинки одного из котят и перевернул его на бок – малыш задёргал лапками, пытаясь найти в воздухе опору, чтобы вернуть обратно привычное для себя положение тела. Затем женская рука поправила животное в удобное
Насладившись болью котёнка, подёргивающегося в предсмертных судорогах, нога нелюди приподнялась, шпилька, окрашенная кровью, вышла из тела… И через секунду снова вонзилась, но уже с большей силой и яростью. Острый каблук полностью вошёл в плоть бедного животного, пригвоздив его к полу. Затем нога приподняла трупик, нанизанный на шпильку, как кусок мяса на шампур, покрутила над полом, демонстрируя извивающееся в судорогах животное, и стряхнула на пол, как осенний лист с ботинка. С другим котёнком, но уже другая пара женских ног в туфлях голубого цвета проделала то же самое. Дальше было хлеще: стройные женские ноги подобным образом поочерёдно расправились с другими маленькими животными: черепашками, хомячками, щенками, лягушками, птенцами. Животных пронзали каблуками, били, пинали, а некоторых медленно давили подошвой.
Шёл прямой эфир в закоулках чёрного интернета.
Она перевела взгляд на тех, кто позади Неё смотрел на всё это, и закричала: сотни тысяч женских и мужских лиц (чудовищ) лицезрели весь этот кошмар горящими от возбуждения глазами. Изверги наблюдали пытки животных, в маниакальной полуулыбке облизывая свои слюнявые губы, испытывая половое возбуждение. Одна такая тварь, похожая на земную женщину, во время всего просмотра продолжала лизать мороженное, не обращая внимания на молочный ручеёк, стекающий по подбородку и шее на грудь, которую она рьяно массажировала – её возбуждала сцена, в которой давили подошвой военного сапога крошечного воробья…
«Неееееееетттттт…» – простонала Она.
/ты увидишь мир глазами богов/
…Девочка (Она) вбежала в спальню родителей на крики мамы, которую ругал, – а перед этим, кажется, ударил, – отец, и остановилась в проходе как вкопанная. Папа стоял посередине комнаты, застыв в необычной позе, как статуя. Он как-то странно, тихо и заискивающе разговаривал с мамой, успокаивая её. Она находилась на балконе: сидела на перилах, свесив ноги внутрь лоджии. Её грузное тело покачивалось на узком поручне, готовое в любую секунду перевалиться и упасть. В глазах матери девочка увидела пустоту и безнадёжность. Дочери хотелось окликнуть её, но она (Она) боялась произвести лишний звук, чтобы не спугнуть маму, отчего та могла неосторожно качнуться, потерять равновесие и упасть с высоты восьмого этажа многоквартирного дома, в котором они жили. Отец, не на шутку испуганный тем, что мама может покончить с собой, заплакал и принялся уговаривать её не делать этого. Он скороговоркой просил у неё прощение, извиняясь за тысячи проступков, которые совершил, но мама смотрела на него – или сквозь него – стеклянными глазами, никак не реагируя на его мольбы. Похоже, она уже приняла для себя роковое решение. Отец сделал осторожный шаг вперёд в направлении лоджии – мама расширила глаза и… завалилась назад, исчезнув за балконной перегородкой. Тапочек слетел с её левой ноги и упал, уткнувшись носком в пол, провернулся в пируэте, как пуанта балерины, и лёг вверх подошвой. Отец в отчаянии выбежал на балкон, а девочка (Она) потеряла сознание. Последнее, что она услышала, это хруст сломанных ветвей деревьев (или костей), а затем глухой звук, похожий на тот, когда с большой высоты на асфальт падает мешок с песком…
«Нннннне-е-э-эмммы-ы…»
…Страшный человек в чёрных очках-окулярах и в голубой повязкой на лице тянул Её за голову из какого-то тесного места. Где-то рядом слышался женский стон. При помощи хромированных инструментов он наконец вытащил Её полностью, встряхнул, осмотрел, прихлопнул ладонью по ягодицам, и Она заплакала. Пока он вертел Её в руках, Она успела увидеть свои конечности, и ужаснулась – Её ноги и руки были кривые и короткие, как у новорождённых малышей. И Она заплакала пуще прежнего. Да и вообще, Ей хотелось постоянно плакать и плакать. Когда страшный человек переворачивал Её, Она заметила женщину, лежащую на кушетке; её глаза были закрыты, ноги раздвинуты и согнуты в коленях. Ей захотелось к ней прильнуть, но противный человек в очках отнёс Её в другую комнату, и передал каким-то людям неприятной наружности, сопровождая словами: «она здорова, забирайте». Те, в свою очередь, протянули страшному человеку небольшой пакет, из которого тот вынул несколько пачек банкнот номиналом в сто долларов и принялся пересчитывать купюры. Она заплакала, понимая, что никогда не увидит ту женщину (маму).
Далее всё стало происходить, как при ускоренной съёмке: Она переместилась вместе с чужими людьми (чудовищами) в другое место, где оказалась в операционном зале с белыми кафельными стенами. Там Она длительное время лежала под ярким белым светом многоглазого прожектора на ледяном алюминиевом столе, дрожа от страха и холода. Затем появилось лицо небритого мужчины (зверя). Он нагнулся и посмотрел на Неё, дыхнув в лицо табаком и перегаром. В руке он держал гофрированный шланг от анестезиологического аппарата. Кто-то вне поля Её зрения, приказным тоном велел приготовить контейнер со льдом. И разговор зашёл про печень. По всей видимости, – про Её печень. Говорили ещё о каких-то органах. А потом небритый надел маску на Её лицо, Она вдохнула эфир и начала проваливаться в небытие, ощущая пальпацию на своём животе…
«Ы-ымммм…».
…Мужчина и женщина средних лет сидели на диване и целовались. В доме царила предпраздничная атмосфера: горели две длинные свечи малинового цвета, в углу комнаты разноцветными огоньками гирлянды переливалась рождественская ёлка; из-под нижних ветвей, хитро прищуривая правый глаз и добродушно улыбаясь, выглядывал Санта Клаус; на переносном столике стояли два изящных хрустальных бокала, наполненных красным вином. Любовь и счастье царили и в доме, и в сердцах двух взрослых людей, недавно встретивших друг друга…
Неслышный за спокойной музыкой оркестра Гленна Миллера, звучащей из магнитофона, монотонный гул приливной тридцатифутовой волны, образованной вследствие прорыва плотины водохранилища в двадцати пяти милях от их жилища, отдавался по всей округе трубным завыванием. Волна стремительно приближалась к их любовному гнёздышку, погребая под себя и разрушая всё на своём пути, как вал дробильной машины.
За полминуты до конца мужчина поднялся с дивана, улыбнулся возлюбленной и подошёл к окну посмотреть: что за странный звук разносится по улице посреди рождественской ночи. Замигала гирлянда, будто выключали и включали свет, вынимая вилку провода из розетки. Спустя минуту, электричество и вовсе погасло. Мужчина отодвинул занавесь – и его рот раскрылся, застыв буквой «о», глаза расширились то ли от удивления, то ли от ужаса. Он так и не оглянулся на возлюбленную, потому что не успел: стена чёрной воды с молниеносной скоростью приблизилась к дому и ударила в окно…
«Нннннмммммы-ы-ы…»
…Обезьянка бешено крутит головой, торчащей из круглого отверстия, проделанного в крышке стола посередине, её туловище находится в специально оборудованной нише под столом. За этим столом сидят двое мужчин и две женщины. Испуганные глазки обезьянки готовы были вылезти из орбит, и бегают влево-вправо, вверх-вниз, ища спасения. Предчувствуя смертельную опасность, обезьянка визжит, как резаная, открыв пасть и обнажив острые тонкие клыки. На её сознание не подействовал даже спирт, который ей ввели за полчаса до экзекуции. Официант непринуждёнными движениями разложил столовые приборы, среди которых находились не только привычные вилки и ложки, но и инструменты: металлический секатор, необычной формы слесарный ножик и маленькие молоточки, больше похожие на игрушечные. Официант объяснил посетителям, для чего нужны инструменты и показал, как ими придётся пользоваться. Один из мужчин (свиноподобное существо), решился первым повторить показанные официантом манипуляции, и, шутя и хихикая, неловкими движениями принялся молотком наносить удары по голове примата. Его спутница решила последовать примеру и, повторяя действия кавалера, тоже начала с неподдельной агрессией колошматить по вращающейся вокруг своей оси голове беззащитного животного, которое не имело возможности увернуться от ударов. Она отчаянно кричала от боли и страха, вращаясь вокруг своей оси, как юла. В какой-то момент женщина промахивается, и молоток вскользь ударяет в надбровную дугу и счёсывает кончик носа примата, опрыскивая женщину и сидящих рядом живодёров каплями горячей крови. Все скромно хихикают. Процедура «приготовления блюда» продолжалась не дольше минуты. Вскоре всё стихло: когда голова с кровоподтёками на шерсти застыла в одном положении – обезьянка скончалась. Теперь за дело принялся официант. Он опытными руками виртуозно провёл ножиком по окружности головы, сделал глубокий разрез чуть выше бровей, точно куперовский могиканин, вырезающий скальп бледнолицего, и затем, поддев один край чем-то вроде долото, вскрыл черепную коробку и поднял её, словно крышку кастрюли. Потом глубокой ложкой аккуратно вычерпнул окровавленные мозги и выложил их на широкое блюдо, после чего вежливо предложил дорогим гостям (оборотням) отведать бесценное и полезное блюдо…
«Не-ена-а-а-а…» – стонала Она, теперь наблюдая сразу два сюжета как бы одновременно глазами двух людей:
…Два доктора склонились над неподвижно лежащими человеческими телами, делают какие-то эксперименты над людьми: вставляют в их глаза металлические спицы; некоторым пациентам вскрывают опухоли, наполненные гноем; кого-то просто изучают, вскрывая полость и вынимая внутренности наружу; группа вивисекторов пытается пришить голову мужчины к телу обезглавленной девушки.
Другая группа врачей, в другом отделении, насильно вводит в коленные суставы пациентов инъекции с помощью больших шприцев, наполненных густой зелёной жидкостью, отчего те орали, как резаные, вырывались из рук санитаров и бегали по палате, ударяясь головами о бетонные стены, оставляя на них отпечатки крови. Одна из пациенток, после введения через капельницу одного фунта густого раствора фиолетового цвета, сначала лежала спокойно, но потом вдруг резко села в кровати, закричала и начала выцарапывать себе глаза. Подбежавшие санитары скрутили её и привязали к кровати. Один глаз женщины остался цел, но второй она вырвать успела. Потом она ещё долго продолжала кричать и вопить в истерике, что не хочет что-то – или кого-то – видеть…