Гленнкилл: следствие ведут овцы
Шрифт:
В одночасье Моппл оказался на свободе, тяжело дыша и дрожа всем телом. Бока ныли от ссадин, где-то в теле засела острая колющая боль. Для успокоения Моппл произнес самое сложное, что ему когда-то приходилось учить: «Операция «Полифем»«. Джордж иногда так говорил, но еще ни одна овца не поняла, что это значит. Однако Моппл относился к тому редкому типу овец, которые могли запоминать непонятные вещи. После этого он почувствовал себя смелее и даже немного решительнее.
Моппл повернул голову, чтобы не без гордости оглядеть маленькую дырочку, из которой он, Моппл Уэльский, только что вылез. Но деревянная стена загона уже исчезла в тумане. Сегодня стоял особенно плотный
Для Моппла туман не был проблемой. В тумане хуже видно, это правда, но Моппл и без того плохо видел. Его больше беспокоило, что в ноздри попадают жемчужные капельки воды и потому обоняние притупляется. Но в целом в тумане Моппл чувствовал себя в безопасности. Он представлял, будто шагает сквозь легкую как перышко шерсть гигантской овцы, и это была приятная мысль. Он беззаботно пасся дальше. Теперь он был уверен, что его первая причина уж точно уважительная. Моппл любил туманную траву с чистым, словно капля росы, вкусом, с которой смыло все посторонние запахи. Мисс Мапл можно поискать и позже, возможно, ее даже привлекут пощипывающие звуки его трапезы. Он рысцой метался туда-сюда, пока чувство голода немного не отступило.
Внезапно нос наткнулся на что-то твердое и холодное. Моппл в ужасе отпрыгнул на всех четырех ногах одновременно. Но теперь он не видел, что его испугало. Моппл колебался. В конце концов любопытство победило. Он шагнул вперед и с опаской взглянул на землю. Там лежала лопата, вокруг которой Том О’Мэлли собрал человеческое стадо. Лопату воткнули недостаточно глубоко, так что она накренилась и в конце концов упала. Моппл глядел на нее со злостью. Человеческим приспособлениям место в сарае, а не на лугу. Но эта лопата пахла не так, как другие человеческие приспособления, – потными ладонями, злостью и колющими предметами. На этой лопате еще висело мимолетное воспоминание о человеческом запахе, но вообще она пахла гладко и чисто, как влажный голыш.
Но если принюхаться, то воспоминание постепенно становилось более отчетливым, резким, приобретало очертания. Мыльная вода, запах виски и уксусного моющего средства смешивались в этом аромате. Моппл унюхал короткую лохматую бороду и немытые ноги. Когда он осознал, что унюхал не лопату, а реального человека, который в тумане бродил совсем близко, было почти поздно. Моппл вскинул голову и увидел силуэт, вернее сказать белую туманную тень силуэта, которая крабиком подкрадывалась к нему сбоку. Выглядело это жутко. Моппл вспомнил о волчьем духе, лопате и дольмене, об осквернении огорода и о том, что Джордж иногда забывал помыть ноги. Моппл занервничал и бросился прочь сквозь туман.
Бежать сквозь туман не очень умно. Моппл об этом знал. Но еще он знал, что нельзя просто стоять на месте. Его ноги, которые обычно безропотно и неторопливо несли его к диким травам и душистому газону, внезапно обрели собственное мнение. Кажется, в голове у Моппла собрался весь туман мира, и больше всего ему хотелось просто забыться, передать контроль ногам и убежать от всего: от Джорджа, волчьего духа, Мисс Мапл, злых собак, Сэра Ричфилда, собственных воспоминаний, а главное – от смерти. Но от непривычной силы, с которой ноги молотили по земле, у него заболело копыто, и эта боль помогла слегка рассеять туман в голове. Он попробовал просто подумать о чем-то другом, и ему в голову тут же пришло самое неприятное: то, что могло произойти в любой момент.
Он не мог бежать вечно. Рано или поздно он столкнулся бы с препятствием. Таким препятствием могли стать скалы. Или загон. Или кусты. Или фургон Джорджа.
«Только бы не фургон», – подумал Моппл.
Мысль о встрече на огороде – месте его преступления – с разъяренным духом Джорджа,
И тут Моппл Уэльский врезался во что-то большое, теплое, мягкое. Оно упало и с хрюканьем перекувыркнулось. Запах был резким, и не успел Моппл изучить его до конца, как ноги подкосились от страха. Он уселся на курдюк и, оглушенный столкновением, уставился на туман широко раскрытыми глазами. Хрюканье превратилось в ругательства, в слова, которые Моппл ни разу в жизни не слышал, но сразу понял. Потом из тумана вышел Мясник: сначала его здоровенные красные ручищи, потом круглое пузо и, наконец, ужасающе горящие глазенки. Они без всякой спешки разглядывали Моппла, да они, казалось, чему-то радуются. Без предупреждения Мясник бросился на Моппла. Он не схватил, не ударил, не наступил, он просто всем телом бросился на толстого барана, как будто желая раздавить его своей тушей.
Следующее, что заметил Моппл, – что ему каким-то образом удалось увильнуть. Не единожды, а несколько раз. Мясник снова упал в грязь, его локти, живот, колени и половина лица были уже черными от нее. К его левой щеке, как борода, приклеились несколько соломинок, и близорукому Мопплу показалось, что перед ним толстый злобный тигр. Часть лица, которая не была черной, – прежде всего лоб и глазницы, – была пунцовой, как воспаленный овечий язык. Моппл задрожал всем телом. Его силы иссякли, он был слишком изможден, чтобы еще раз увильнуть от Мясника.
Воцарилась полная тишина. Мясник тоже заметил, что Моппл выбился из сил. Он сжал ладонь в огромный кулак и громко шлепнул по второй, открытой ладони. Потом накрыл одной ладонью вторую. Руки Мясника стали похожи на шар из сырого мяса. Костяшки побелели, и Моппл услышал тихий и очень зловещий звук, отдаленный щелчок, словно в недрах тела медленно ломалась кость. Баран беспомощно уставился на Мясника и машинально начал жевать пучок травы, который отщипнул в далекие счастливые времена. Трава была безвкусной. Моппл не мог вспомнить, зачем решил поесть. Он не понимал, почему овцы на этой земле вообще пасутся, пока существуют мясники. Мясник шагнул назад, наверняка для того чтобы сделать нечто подлое и бесповоротное. А потом он словно провалился сквозь землю.
Моппл так и стоял и жевал, жевал, пока во рту не осталось ни травинки. Он ни о чем не думал, только о том, что нужно продолжать жевать. Пока он жевал, ничего плохого произойти не могло. Тупо жевать с пустым ртом, но он не решался отщипнуть новый пучок.
Мимо него пронеслась пара клочков тумана и – внезапно – кусочек ясного воздуха. Форточка, через которую Моппл мог видеть. И он увидел – ничего. Прямо под копытами Моппла мир заканчивался. Моппл стоял у края обрыва, ближе, чем он отважился бы по доброй воле. Он больше не удивлялся, куда пропал Мясник. Моппл поежился. И сделал осторожный шаг назад. Потом еще один. А потом Моппл Уэльский развернулся, и его вновь поглотил туман.
Раньше Моппл очень любил туман. Когда он был ягненком, пастух однажды запретил ему сосать мать. Это был плохой день для Моппла. Пастух сказал, что он слишком быстро толстел. С тех пор он сосал не мать, а приспособление. Пастух тоже был толстый, но ни одна овца не могла ему что-то запретить. Мопплу стали давать напиток из молока и воды. Ему так нравилось смотреть, как вода и молоко смешивались, что он не сразу начинал пить. Белое молоко плело в воде нити, пока не получалась нежная плотная ткань. Эта пряжа была похожа на сгущающийся туман, и она обещала, что Моппл насытится и все будет хорошо. Но сегодня Моппл понял, что туман не был шерстью гигантской овцы, а даже если и так, то овцу одолели ужасные паразиты, мясники с руками из сырого мяса, которые все, к чему прикасались, тоже превращали в сырое мясо.