Глинка
Шрифт:
— А чего достигли-то, что принесли государству? — рассердился Иван Николаевич. Но тут же заметил укоризненный взгляд жены и, не желая спорить, сказал: — Положим, не к месту о них речь вести, не к месту.
И, помолчав, спросил:
— Повышение по службе не получил ли?
— Я в отставку вышел, батюшка, месяц как не служу, — тихо ответил сын.
Иван Николаевич умолк от неожиданности, сгорбился и, наверное придя в себя, тут же вылил бы весь свой гнев на сына, но карета приближалась к Шмакову. Понурая толпа крестьян окружила барский дом, и совсем неуместны
— Ты ведь сам вышел в отставку девятнадцати лет! — напомнила Евгения Андреевна, становясь на защиту сына.
Бурмистр понимающе смотрел на молодого Глинку и чуть заметно усмехнулся в усы. Он был в толстой поддевке, схваченной красным широким поясом, в смазных сапогах, ловкий и быстрый в движениях, несмотря на старость, и напомнил Михаилу Глинке одного из разбитных слуг генерала Герголи, в Главном дорожном управлении… «Мудреный народ — бурмистры, — подумал молодой Глинка, — но чем-то они па одно лицо и, не побывав в столице, совсем столичные слуги».
Они остановили карету. Крестьяне скорбно наклонили головы, пропуская их в долг Из толпы радостно глядели па Михаила Глинку дядюшкины оркестранты.
Хрупкая и строгая фигурка Ивана Андреевича в черной пелеринке показалась в темных, с завешенными окнами, комнатах.
И тут же Михаил Глинка заметил, входя в дом, рослую фигуру прибывшего из Ельни со взводом солдат тамбурмажора. Мундир его переливался серебряным шитьем, эполеты па его широких плечах походили на генеральские, высокий воротник туго подпирал шею, в руке тамбурмажор держал раскрашенный жезл и, казалось, готов был им тотчас же отдать команду. Но лицо тамбурмажора было и грустное и рассеянное, он стоял, по привычке вытянувшись, но думал совсем не о том, как бы лучше проводить Афанасия Андреевича на покой, а может быть, о смерти, уравнивающей всех, и о своей рекрутской молодости.
7
В доме родителей одно горе следовало за другим: умерла Пелагея, тяжело заболев вскоре после свадьбы. Плох был и младший брат. Доктора прописывали ему лечение на водах, но путь на Кавказ был слишком изнурителен. Варвара Федоровна покинула Новоспасское, опять перебравшись в Петербург. Новоспасская «схимница» обрела, побыв здесь, необычную живость характера и воображения. С неожиданной резкостью она отзывалась теперь об институте благородных девиц в Смольном, где прошли ее сиротские годы.
В Петербург Михаил Глинка вернулся вместе с отцом, примирившимся с уходом сына в отставку, но втайне остро встревоженным за него. Доктора сказали Ивану Николаевичу, что здоровье старшего его сына требует неустанной заботы, петербургский климат вреден ему, исцелительна была бы Италия. Евгения Андреевна в слезах упрашивала мужа отправить сына в Италию. Иван Николаевич обещал. Род Глинок катастрофически уменьшался. Иван Николаевич в беседе с Иваном Андреевичем сказал: «Не пойму, что случилось, одни Глинки к «секретным» пристали, к другим хвороба пристала. Никогда этого не было».
В Петербурге жили у Ивана Андреевича. Пользуясь настроением отца, Михаил Иванович не раз заговаривал с ним о поездке в Италию:
— Не забота о здоровье тянет меня туда, а музыка… Не сердитесь, батюшка.
— А потом, вернувшись оттуда, что будешь делать?
— Воле вашей перечить не буду. Коли захотите — поступлю служить.
— В деревне бы тебе жить, хозяйством заняться — вот и здоров бы был, — вздыхал Иван Николаевич. — И мать бы порадовалась!
— Не хочу, но уж коли пожелаете — покорюсь.
А в мыслях другое. Только бы совершить задуманное, обрести силы, достичь мастерства, испытать себя! А тогда… и надолго в деревню можно!
Иван Андреевич и кузины уже подыскивали «оказию»: только и разговоров бывало по вечерам за столом о том, кто едет в Италию. Поминали Штерича, знакомого Мише, едущего туда с матерью, русского посланника графа Воронцова, который мог бы помочь в Италии.
Иван Николаевич рассудил:
— Мише нужен попутчик особый — вроде дядьки при нем, нанятый нами…
— Подумай об Иванове — певце из капеллы, — на всю жизнь облагодетельствуешь человека, — предложил Иван Андреевич. — Он не раз признавался мне в сокровенном своем желании ехать в Италию. И давно бы поехал, но средств у него не хватает.
— Пригласи ко мне этого певца! — попросил Иван Николаевич.
II певец явился. Было ему на вид не более двадцати лет, а в действительности — тридцать, розовощекий, статный, неприятно заботящийся о своей внешности.
Иван Николаевич уединился с Ивановым, и сын слышал доносившиеся из закрытой комнаты голоса их.
— Львова попросим послать вас туда, а деньги я дам вам, — громко говорил Иван Николаевич.
— Денег больно много надо на три года, — с сомнением отвечал Иванов.
— Денег дам, — повторял Иван Николаевич. — Считайте себя у меня на службе.
Дальше разговор не был слышен. Иванов вышел из комнаты довольный, беспричинно смеялся, по-свойски, вместе с тем попечительно сказал композитору, прощаясь: «Будем здоровы, Михаил Иванович… Унывать не станем. Ужо увидите».
Иван Андреевич смотрел на Иванова почти испуганно. Михаил Глинка ничего не ответил.
В Италию выехали в конце апреля.
— 1830—
В стране кантилены
В самостояньи человека
Залог величия его.
Пушкин
1
Салоны миланской знати все реже принимали иностранцев, и кавалер Николини не мог пригласить к себе композитора Глинку и певца Иванова, только что а прибывших из России. Кавалер боялся молвы, а больше всего городских властей: после ареста карбонариев власти остерегались русских, говорили, что из пяти приезжающих сюда один — бунтовщик и не зря русский царь не пускает своих людей во Францию.