Глиссандо
Шрифт:
— Он украл мой телефон, — бормочу, он издает смешок, вместе с которым возвращает мне потерю и кивает.
— О да, он, конечно, стоит твоей жизни. Глупая.
— Предпочитаю «отважная».
— Не окажись меня здесь сейчас, предпочла бы «мертвая».
Тихо цыкаю, а он дергает бровями и кивает, после поворачивается и идет в сторону улицы, напоследок кидая.
— Не советую тут оставаться.
— А где я вообще?!
Звучит смех. Очень красивый, теплый, как любимый плед, проникновенный, как самая лучшая баллада. Парень смотрит на меня с сарказмом, снова выгибая брови.
— Ты серьезно?
— Я только сегодня прилетела в Москву. Была на Арбате.
— Потрясающе. То-то я и думаю, не похожа ты на местную, раз побежала за наркоманом в подворотню.
— Может проводишь? — слегка улыбаюсь и делаю шаг к нему, на что он снова тихонько посмеивается и мотает головой.
— Извини, но я не гид. Подсказать — это всегда пожалуйста. Выйдешь из этой самой подворотни, налево, а потом прямо до театра на Старом
Я, если честно, в шоке! Он даже усом не повел, когда отказывал мне в помощи, а такого со мной, если честно, никогда не случалось. Обычно мужчины из кожи вон лезут, чтобы мне помочь, но не он. Не он! Аж ножкой хочется топнуть!
«Хотя может дело просто в том, что он меня не разглядел?…» — думаю, а мой спаситель отдаляется.
И у меня остается последний шанс его найти — узнать имя.
— Как тебя зовут хотя бы? Кого мне благодарить? — кричу ему в спину, на что он опять же усмехается, но, слава богу, отвечает.
— Макс. Макс Александровский, красотка, удачи.
26; Макс
Саркастично усмехаюсь вновь, стараясь изо всех сил не показать, как тщательно я роюсь в своей памяти, потому что этот момент из нее стерся. Либо я был «не слегка» пьян, либо этого не было вообще. Хотя судя по ней было. Просто я забыл напрочь.
— Ты спас меня… — с улыбкой говорит Лили, снова обращая мне свое внимание, — И совершенно не обратил на меня внимание. Тогда я решила, что чего бы то ни стало его добьюсь. И добилась.
«Так вот что это такое…» — внезапно доходит до меня, и я слегка прикрываю глаза, улыбаясь тоже, — «Она хочет поиграть…»
Два кресла. Огонь. Мы. Это особая, сложная партия, цель которой я пока не вижу, но хочу увидеть.
«Что ж, поздравляю, Лили, ты меня заинтересовала…» — думаю, пока медленно подхожу к своей «клеточке», на которой располагаюсь с комфортом.
Одной рукой подбираю голову, другой держу стакан с виски, смотрю ей в глаза. В них я вижу огонь и не только из камина, но и ее собственный. Она чего-то хочет, это очевидно, но чего же ты хочешь? Это пока покрыто мраком…
— В этом и состоит наша «серьезная» проблема? В твоих амбициях?
— Не совсем так.
Лили подбирается, становится серьезной, делает глоток из бокала с вином, но скорее ради паузы, которую она берет, чтобы подумать. Так сказать взвесить все, что хочет сказать и просчитать как лучше это сделать. Я тоже жду. Позволяю ей сделать ход, чтобы увидеть чуть больше, ведь по факту сейчас я, как на минном поле, совершенно не знаю, куда мне сходить, чтобы не взорваться.
— О ком она тебе рассказывала?
— О ком…рассказывала? В смысле, Лили? Тебе…
— О ком из своих братьев, Макс? — тихо, но серьезно перебивает, а потом смотрит мне в глаза, пока я ловлю шок.
В смысле братьев?! Во множественном числе?!
2. Lost on you
2
Хотелось бы мне замечать манипуляции,
Осознавать изнурительность ожиданий в твоей голове.
Обними меня так, словно ты никогда не терял терпения.
Скажи мне, что любишь меня больше, чем постоянно ненавидишь.
И ты всё ещё мой.
Так дыми, если тебе есть чем, ведь всё идёт под откос.
Всё, что мне когда-либо было нужно, — это ты.
26; Макс
Лили плавно достает сигареты из открытого портсигара, а потом привстает, приближается к горящей свече, от которой ее зажигает. Я наблюдаю за ней молча, не отвожу глаз, даже когда она
— Моя мама всегда говорила мне, что влюбляться смерти подобно. Потом то, что произошло с Розой…знаешь, я ведь почувствовала, что ее убили. Это не объяснить словами, но если попытаться, то похоже на толчок, после которого в тебе самой что-то умирает.
— Мне жаль. Знаю, что случилось, и мне действительно очень жаль.
— Спасибо, — тихо шепчет и слегка улыбается, но по-другому, болезненно и до ужаса печально, глядя в потолок, как будто цепляясь за спасательный круг, — Я ее очень любила.
— Зачем же ты тогда сделала то, что ты сделала?
— Ты про Костю?
— Да.
— Я пыталась ее спасти. От него. От бессмысленной, пустой жизни. Роза была волшебной, но слишком мягкой и податливой, ведомой. Наивной. Она верила в любовь, а я нет. Считала ее глупостью…
Наконец она смотрит на меня, ждет реакции, знаю, которую я не даю, а спрашиваю о другом.
— Почему ты врала, что Ирис — твоя мать?
— А что мне оставалось? Сказать, что моя мать меня бросила? Это унизительно… — усмехается, делает еще одну затяжку, после которой указывает в меня пальцем, — Ты помнишь наше второе свидание? На выставке?
Помню. Я хорошо его помню, твою мать, и Лили это знает. Вновь она откидывает голову на спинку кресла и мечтательно улыбается, протягивая.
— Было просто чудесно…
18; Лили
Мой план дает свои плоды, а деньги, которые я отдала за особую помощь, не сгорели. Отнюдь! Помощь действительно работает. Мы с Максом становимся ближе. Например, как сейчас.
Медленно вышагивая рядом с ним, я чувствую себя королевой. Здесь достаточно много народа, потому что искусство — это модно. За полгода жизни в Москве я поняла, что многое в топе, если "в моде", даже если это по сути своей гроша ломаного не стоит. Конечно эта выставка исключение. Вообще, я очень люблю изобразительное искусство, так как мой отец его любил. Я его хорошо помню, не смотря на то, что он умер, когда мне было всего семь лет. Неудачный эксперимент, в следствии которого его постигла участь Марии Кюри [3] . Конечно, его не убило свое собственное открытие, но своя формула — это да. При жизни он обожал художество. Всегда говорил, что будь он талантливым, и умей он рисовать что-то большее, чем человечка с головой-кружочком и ручками да ножками-палочками, плюнул бы на все исследования и укатил в Париж, где рисовал бы влюблённых на фоне Эйфелевой башни. Хорошая мечта, но, к сожалению, лишь мечта. Отец действительно не умел рисовать, к тому же был дальтоником в последней стадии, если такое бывает. Все что ему оставалось — это коллекционирование предметов искусства. С душой. К пяти годам я с легкостью могла отличить Шишкина [4] от Левитана [5] и знала столько разных стилей живописи, сколько не знала букв. Мама всегда считала это пустой тратой времени, ее вообще злило, что мы с Розой так тянемся к папе. Она считала, что «девочки-должны-уметь-многое-но-не-разделять-мазню-по-мастям». Глупо, как по мне, конечно, но я уже давно поняла, что это такое странное проявление ревности, никак иначе. Сейчас, например, мне эти ее заскоки кажутся вдвойне дурными, жизнь ведь вон как повернулась забавно…Именно эти знания помогли мне приблизиться к Максу, и именно благодаря им сейчас он идет вдоль длинного зала именно со мной. Со мной! И я улыбаюсь…
3
Мария Склодовская-Кюри — польская и французская учёная-экспериментатор, педагог, общественная деятельница. Первая женщина — преподавательница Сорбонны. Удостоена Нобелевских премий по физике и по химии, является первой женщиной — нобелевским лауреатом в истории и первым дважды нобелевским лауреатом в истории. Умерла в результате долговременной работы с радием.
4
Иван Иванович Шишкин — русский художник-пейзажист, живописец, рисовальщик и гравёр-аквафортист. Академик, профессор, руководитель пейзажной мастерской Императорской Академии художеств.
5
Исаак Ильич Левитан — русский художник, мастер «пейзажа настроения».