Глиссандо
Шрифт:
У меня дрожат пальцы от предвкушения. О Максе говорят многое, действительно, это так, но о его возможностях в постели прямо трубят. Он как будто родился от Афродиты, и сам бог секса и любви, хотя чему удивляться? Так и есть, наверно, раз судьба дала ему день рождение в день любви. Это и есть судьба — он ее воплощение. Каждое движение, неспешное или с набором ритма, каждое и плевать! оно просто умопомрачительно. И мне хорошо так долго, как никогда и ни с кем не было.
26; Макс
Лили смотрит мне в глаза, а на их дне я вижу картины «нас» на моих простынях. В разных позах и с разной амплитудой, но это мы. Когда-то давно. Долгие мы, два с половиной года нас. Я честно не знаю, чем бы это кончилось, не кончись тем, что есть сейчас. Когда-то давно я готов был ради
Но почему тогда ради Лили я был готов отменить свадьбу, а ради Амелии нет?…
Хмурюсь и перевожу взгляд в огонь. Ответ расплывчат, и его искать сейчас у меня нет сил. Я слишком устал, поэтому делаю глоток виски и тихо спрашиваю у Лили.
— Так что там с ее братьями? Поделишься поподробней?
4. Bang Bang (My Baby Shot Me Down)
6
Играла музыка, и пели люди,
Но только для меня звонили церковные колокола.
Теперь ее нет, и я не понимаю почему,
И до сегодняшнего дня я плакал иногда.
Она даже не попрощалась
И не стала врать.
Пиф паф, она выстрелила меня,
Пиф паф, я повалился на землю.
Пиф паф, какой ужасный звук!
Пиф паф, моя детка пристрелила меня…
— …Их четверо, да?
Лили слегка кивает, туша сигарету безжалостно и бескомпромиссно.
— Да. Я уже говорила, что Ирис сбежала из дома, когда ей было шестнадцать. Первый год в России она потратила на то, чтобы осесть. За это время она действительно участвовала в конкурсе красоты, потому что иначе оплатить учебу было нереально. Там как раз давали грант, и она часто шутила, что это была ее судьба. Она ведь работала в какой-то забегаловке официанткой, снимала комнатушку, и однажды, после долгой и муторной смены шла домой почти в отчаянии.
— Готова была все бросить и вернуться?
— Именно. Ирис смелая, но она всегда была принцессой. Их так воспитали. Пусть у них и были финансовые проблемы, но аристократы, даже если бедны, как церковные мыши, все равно аристократы.
— И что же ее остановило?
— Судьба, — усмехается, а потом зажигает новую сигарету.
Я за этим слежу
— …У нее порвался браслет, — задумчиво протягивает моя бывшая, хмуря брови, — Семейная реликвия ну или типа того. В общем у нее отскочил камень, за которым естественно побежала и наткнулась глазами на рекламную вывеску конкурса, который давал ей все, что она хотела: возможность учиться, общагу и стипендию. В последствии, конечно, этот конкурс дал ей еще больше…
— О чем ты?
— Именно на этом конкурсе она познакомилась со своим мужем.
Драматичная пауза и не менее драматичный взгляд, но какой реакции она ожидала? То, что конкурсы красоты всегда были и будут одним из любимых развлечений богатых мужиков — аксиома. Это же очень удобно, ну правда: приходишь, как в магазин, а на витрине уже выставлены лучшие образцы. На любой вкус. У меня есть друг, с которым мы учились в школе, так он только на конкурсах красоты себе любовниц и подбирает, как бы это не звучало. Говорит, что у него слишком мало времени искать кого-то, а так и искать не надо, все зависит лишь от твоих возможностей и предпочтений, точнее в нашем случае от настроения. У таких, как мы, в действительности нет определенного типажа, вокруг нас слишком много людей, женщин в частности. Даже не так: у нас слишком много возможностей, чтобы ограничиваться одним типажом. Да, вот это уже ближе к истине.
Не получив реакции, Лили слегка закатывает глаза и коротко смеется, но делает глоток вина и продолжает.
— В общем там они познакомились. Ей было семнадцать, когда они начали встречаться, ему около двадцать пяти. Знакомая ситуация, да?
Она колет меня намеренно. Снова — зачем то. Я не знаю зачем, поэтому решаю пока попридержать все свои реакции. Вообще все. Сижу, как статуя, лишь моргаю и смотрю на огонь, покручивая стакан о подлокотник. Но Лили все никак не угомонится! Она опирается на свой подлокотник и двигается ближе ко мне, щурится, а потом тихо-тихо выбивает и без того шаткую табуретку под моими ногами.
— Наверно правду говорят, что дети идут по стопам своих родителей.
— Зачем ты это делаешь?! — рычу, она же гневно, зло усмехается.
— Не понимаю о чем речь!
Понимает. И я вдруг понимаю: Лили ревнует. Она подпила, плохо себя контролирует, и правда начинает сочиться из каждой ее поры. Лили ревнует меня к своей сестре, вон как пляшут дьяволы на дне ее таких же пьяных глаз. Это снова не огонь, это именно ревность, которая лично меня вводит в ступор. Как она может делать это в данной ситуации?! Мне действительно хочется об этом спросить, но я не успеваю. Наверно хорошо, что она сейчас берет себя в руки, потому что боюсь, разговор наш зайдет не туда. Я сам под впечатлением, и если обычно смог бы сыграть с ней в любые, дурные игры, сейчас мне сложно собраться и сконцентрироваться. Меня преследует запах чего-то сладкого…карамели или кокоса.
Тру глаза, она же отгибается на спинку кресла, давя в себе любые зачатки сорвавшегося с рельс поезда, выдыхает и снова кивает, будто самой себе.
— Ирис родила своего первого ребенка, когда ей исполнилось восемнадцать. Его зовут Арнольд.
— Арн.
— Да, — мягко отвечает, улыбается вторя и смотрит, как я секунду назад, лишь на языки пламени, словно меня и нет тут вовсе, — Знаешь, мы же не жили в России. Папа работал в Норвегии. В Осло у него была своя лаборатория, красивый, шикарный дом. Я любила этот дом. Он был действительно царским, примерно, как дом Насти, только вместо дерьмового сада — огромное поле с лошадьми. Каждое утро, когда я просыпалась, выглядывала в окно и здоровалась с ними…
Стыдно признаться, но я этого никогда не слышал. Ни ее такого голоса, ни ее взгляда, которым она сейчас пожирает то, что пожирает все остальное, если теряет контроль, ни ее такой в принципе. В этот момент я понимаю, что сейчас передо мной не та женщина, которую я знал. Точнее думал, что знаю. Нет, я ее совсем не знаю на самом то деле. Лили для меня, бывшая когда-то настолько родной и близкой, оказалась по факту далеким островом в холодном океане…На самом деле в ней столько сожалений. Тонна и еще одна, сверху прижатая бесконечностью.