Глобальные, региональные и национальные тенденции развития экономики России в XXI веке. Избранные труды

Минко И.

Вторая половина ХХ века ознаменовалась увеличением темпов экономического роста в развитых странах на повышательной фазе Кондратьевского цикла с 2% в 1820–1940 гг. до 4,5% в 1950–1960-х гг. и созданием социального государства благосостояния (welfare state). Начало его созданию положил Бисмарк, при котором в 1880-х гг. в Германии было введено медицинское и пенсионное страхование. В 1870–2007 гг. в США расходы на социальные нужды выросли, по данным ООН, с 7,3 до 36,6% национального дохода, в Англии – с 9,4 до 44,6, в Германии – с 10 до 43,9, во Франции – с 12,6 до 52,6%.

В мире выделяется три основных типа социальной политики: либерально-рыночная (США, ряд стран ЕС, Латинской Америки, СНГ),

перераспределительная (Германия, страны Скандинавии), и переходная (Китай и другие страны ЮВА). В первом случае социальная политика финансируется за счет платы за социальные услуги, страховых отчислений, госдолга, а в США – эмиссии международной резервной валюты (по данным аудита в 2007–2009 гг. было эмитировано около 16 трлн долларов, но это не привело к инфляции, так как валюта была скуплена резервными фондами Китая, России и других стран). Перераспределительная система включает высокие социальные обязательства, компенсируемые за счет резко дифференцированных налогов (до 40% доходов и больше), бюджетных и внебюджетных фондов. В азиатских странах доля социальных расходов в ВВП втрое ниже, чем в странах ОЭСР, но в последние годы она увеличивается.

В исследовании Джорджтаунского университета (США) [63] подчеркивается провал либерально-монетарной модели и необходимость новой парадигмы социальной и здравоохранительной политики. Для Великобритании также необходим переход к новой модели государства благосостояния (advanced welfare states) [64]. Это требует реструктуризации рынка труда, перехода от частичных к системной реформе. Ее концепция стала основой конкуренции политических партий в Европе [65]. Государственный капитализм в Китае, а также в России вынужден учитывать западный опыт (develop the West) [66].

В США после кризиса 1930-х гг. была введена льготная медицина для неимущих и престарелых (Medicaid, Medicare) (доля их получателей с 1965 г. выросла с 2 до 16%), бесплатные купоны на продукты, которые в 2012 г. получали 46 млн американцев – на 74% больше, чем в 2007 г. Выплаты гражданам в 1960–2010 гг. выросли с 26 до 66% федерального бюджета и превысили поступления от их налогов. Доля граждан, получающих госпособия, в 1983–2011 гг., по данным статистики США, выросла с 30 до 48,5%, а трансфертов гражданам из бюджета – с 11,7 до 18,4% его доходов. Расходы на здравоохранение выросли с 9,5 до 16,3% личного потребления.

Удар по концепции социального государства нанесли три главных фактора: 1) сокращение темпов роста экономики развитых стран до 1–2% в 2010–2012 гг.; 2) увеличение доли лиц старше 65 лет (в странах ЕС в 2000–2012 гг. с 12 до 16%, а по прогнозу 2050 г. – до 29%), в Италии – с 18 до 21, в США – с 13 до 20% в 2050 г.); 3) сокращение числа производственных рабочих мест в связи с выводом их в страны с низкой оплатой труда. В США в 2000–2011 гг. это сокращение составило 32%, было закрыто более 42 тыс. производств, доля связанных с материальным производством рабочих мест в 1970–2011 гг. сократилась с 25 до 9%. Число рабочих мест для среднего класса в 2000–2011 гг. уменьшилось с 72 до 65 млн при росте населения на 30 млн чел. Доля рабочих мест со средним доходом в 1980–2011 гг. сократилась с 52 до 42%, а низкооплачиваемых – выросла с 30 до 40%.

Зарубежные экономисты (Х. Свердруп, Н. Рубини, П. Кругман и др.) пишут о начале заката современной технологической цивилизации, коллапсе социальной политики и англосаксонской модели социально-рыночного капитализма, основанной на невмешательстве государства в рынок, покрытии госрасходов за счёт рефинансирования долга и инвестирования преимущественно в финансовый капитал и недвижимость, а не в человеческий капитал и инфраструктуру. По оценке Global Risks Report-2012, выделяются основные социальные риски.

Первый из них – рост диспропорций в доходах населения. По данным Бюджетного управления Конгресса США, за последние 30 лет 1% наиболее богатых американцев увеличил свою долю в национальном доходе с 8 до 17%. Исследование Стенфордского университета в 177 крупных городах показало, что в 1970–2007 гг. доля среднего класса сократилась с 65 до 44%, а малоимущих – выросла с 7 до 17%. При этом оканчивает колледж 50% выходцев из состоятельных и только 10% – из малоимущих семей. По данным Powers Perrin, заработок высших менеджеров превышал оплату рабочего в 1980 г. – в 40, а в 2011 г. – более чем в 500 раз (в Японии – в 10 раз). По данным Pew Research Center, число американцев, считающих противоречия между бедными и богатыми слишком сильными, выросло в 2009–2011 гг. с 47 до 66% (среди белых с 43 до 65%, а среди афроамериканцев – до 74%), а очень опасными – с 15 до 30%.

Все это привело к росту социальной дезорганизации и коррупции, упадку квалификации. По данным Manpower Group число фирм, отметивших дефицит квалифицированных кадров, в 2010– 2012 гг. выросло с 14 до 52%. Долги семей составляют 154% годового дохода, 50 млн американцев не имеют медицинской страховки. Число личных банкротств резко выросло, в 60% случаев оно вызвано медицинскими счетами.

В Германии доля бедных составляет лишь 6%, в Швеции – 1,5%. Эти страны ограничили социальную дифференциацию. Первое место по темпам роста ВВП в Европе в 2011–2012 гг. заняла Швеция (4%), где децильный коэффициент Джини, как в Дании и Финляндии составляет 3–4, в Германии – 5–6, а не США (15) или Россия (16,5). Скандинавская модель социальной политики (высокие налоги и социальные гарантии) вопреки предсказаниям либертарианцев (в частности А. Илларионова), демонстрирует свои преимущества. В Финляндии бесплатное высшее образование, в том числе для иностранцев, в Норвегии – реальная диверсификация экономики, где в ведущих отраслях преобладает госсектор, в Дании – лучшая в мире система центров проживания пожилых людей (2/3 ВВП здесь перераспределяется за счёт налогов).

Как показали специальные исследования, сокращение социального неравенства ведёт к снижению распространенности сердечно-сосудистых и психических заболеваний, алкоголизма, наркомании и преступности. В г. Глазго (Шотландия) продолжительность жизни в богатых семьях составила 82, а в бедных – 54 года. Создание рабочих мест в реальной экономике – приоритет социально-экономической политики.

Важным социальным риском является экология, нехватка пресной воды, выбросы парниковых газов. Особенно это относится к Китаю, где доля городского населения, по данным Национального бюро статистики КНР, за 32 года в 1979–2011 гг. выросла с 19 до 52% (в России она выросла с 20 до 70% за 70 лет – в 1921– 1990 гг.). 400 млн китайцев пришли в промышленные города, многие из которых, в том числе Пекин, являются мировыми лидерами по загрязнению атмосферы, но где доходы втрое выше, чем в сёлах. В 2011 г. порог бедности в Китае был повышен с 0,55 до 1 долл. в день.

Китайская социальная политика весьма специфична. Ограничение рождаемости приведёт в 2013–2014 гг. к стабилизации числа трудоспособных и доли Китая в населении планеты (19%). Огромные средства экономит низкий уровень гособязательств в пенсионной сфере (престарелых родителей по закону обязаны содержать сыновья, но не дочери) и медицине.

Согласно отчету, подготовленному Всемирным банком совместно с китайскими учёными, дальнейший рост экономики невозможен без социальных реформ – роста уровня массового потребления, расширения социальных гарантий и численности среднего класса, сокращения разрыва в доходах (в Китае он намного выше, чем в России), коренного улучшения экологии.