Глоток огня

Емец Дмитрий Александрович

– Мне тесно здесь. Я хочу за Вторую гряду! И я прорвусь туда! По трупам пройду, но прорвусь! – скалясь, сказал Гай.

Дионисий Тигранович мелко закивал.

– Да-да-да, – сказал он поспешно.

Гай не слушал его:

– Однажды я видел то, что за Второй грядой. Всего однажды, издали… Очень, очень давно! Поверьте, спутать это ни с чем невозможно. Вы рисовали акварелью, Дионисий? Знаете, что бывает, когда на свежую картину случайно плеснешь воды?

– Как в нырке, когда все растворяется! – тихо отозвался Дионисий Тигранович.

– Да, как в нырке.

Но это больше нырка! Воде не важно, что на рисунке: лес, скалы или башня. Она размывает все до начальной сути, до бумаги.

– И вы шагнете в белый огонь? Осмелитесь? – почти беззвучно произнес Белдо.

– Да, шагну. Этот белый огонь – он везде один! И здесь, и там! Пространство, время, даже неприступная гряда – все условность! Акварель не может не уступить воде!

– Но вы же сгорите!

– А что сгорит? Этот огонь не сжигает! Только бы мне попасть туда – в незащищенное сердце двушки. Этот огонь добр, очень добр… Он только притворяется строгим! А там я сотворю для себя любую плоть, если мне вообще нужна будет плоть! Понимаете вы это? Или, может, вам выгодно притворяться глупым, а, Дионисий? Выгодно?!

Голос Гая бился стеклом. Резал уши.

– Нет-нет! – поспешно пролепетал глава магического форта. – То есть я не притворяюсь… Я действительно…

Лицо Гая перестало желейно дрожать. Теперь это была не мертвая медуза, а кусок желтоватого пористого сыра.

– Действительно глупы? Это грустно!

Из коридора донесся шум. Жалобные голоса, шепот. Млада и Влада пытались кого-то остановить, но их без церемоний отгоняли зонтиком.

– Трите ее салфеткой, Дионисий, трите! Насколько я понимаю, ее родитель отыскал-таки медицинское светило, – сказал Гай, и по лицу Рины начала поспешно елозить салфетка.

Дверь распахнулась. В комнатку ворвался Долбушин. За ним без большой охоты тащился пухлый пожилой человек в золотых очках и дорогом кашемировом пальто, накинутом поверх пижамы. Это и было медицинское светило, которого настойчивость главы форта выдернула ночью из постели.

– Ну и где здесь больной? – спросило светило, изучая почему-то не Рину, а подпрыгивающего Дионисия Тиграновича, который, вероятно из застенчивости, ухитрялся чесать правое ухо левой рукой.

Долбушин бесцеремонно снес с дороги Белдо и пробился к диванчику.

– Вот! – закричал он, показывая на Рину, которая притворялась едва очнувшейся.

Светило приблизилось к Рине, невнимательно отвернуло ей пальцем веко, зачем-то потрогало щеку, коснулось запястья и, особенно не заинтересовавшись пульсом, вернуло свою руку обратно.

– М-м-да, – произнесло светило с непонятным выражением. – Чудно! Ну что я могу тут сказать, без оборудования, без ничего? Имеется девушка. Лежит на диване. Давление, видимо, в норме. Зрачок реагирует на свет. Мозг, похоже, не пострадал… Хотя кто его знает… Девушка, вы помните, как вас зовут?

– Аня! – сказал Долбушин.

– Рина! –

сказала Рина.

Светило, сильно не удивляясь, потерло пальцем свою пухлую щеку, оставив на ней розоватый след.

– М-да… Ну что тут сказать?.. Определенные несостыковочки есть, но это уже скорее по части психиатрии… Привозите ее утром в мой центр. Обследуем. Возможно, обнаружим что-нибудь интересненькое, типа гастрита или нарушения осанки. Кушает ребеночек хорошо? Не занимается спортом типа горных лыж? А то кожа обветренная и веки воспалены.

– Как это «утром»? Вы что, издеваетесь, профессор? Она час была без сознания! – крикнул Долбушин.

– Да, – охотно согласилось светило. – Не исключаю… В этом возрасте шок легко может перейти в крепкий здоровый сон… Ну так я пошел? Тут точно больше нет больных? – Профессор, закончив изучать Белдо, который зачем-то прыгал на носочках, с осторожностью взглянул на Гая, гибкое лицо которого на мгновение исказилось так, что заставило усомниться в существовании под кожей черепа.

– Больше нет. Идите, профессор, вас проводят! – сказал Гай.

Из коридора в комнату вдавились два берсерка. Взглянув на арбалеты в их руках, светило хмыкнуло, явно ставя всем подряд невысказанный диагноз, и, пройдя между ними, направилось к выходу. Берсерки повели его по сложному переплетению коридоров. Он шел, а через две стены, кусая от боли руки, лежал израненный и обожженный Родион.

* * *

Долбушин помог Рине подняться с дивана:

– Собирайся! Мы едем к профессору!

– Ну да, – ехидно сказал Белдо. – Надо очень быстро к нему ехать, пока он совсем не удрал.

Глава финансового форта угрожающе перебросил зонт через руку.

– Мы едем к врачу! – с угрозой повторил он. В его голосе была маниакальность хирурга-любителя, который собрался зашивать метровой иглой сантиметровую царапину.

Дионисий Тигранович взглянул на Гая и попытался закупорить дверь своим хилым тельцем.

– Аммонит! – жалобно повторил он. – Пусть покажет на карте, где она его нашла! Буквально одну точечку!

– Все карты после. Девочке нужен врач!

Губы у Белдо запрыгали.

– У меня разгромили весь дом… Я очень несчастен! – жалобно сказал он.

Долбушин сдвинул его с прохода.

– Я пришлю к вам бригаду уборщиц, – пообещал он.

Пугливо косясь на зонт, Белдо кинулся к Гаю.

– Сделайте что-нибудь! Он же ее уведет! – крикнул он.

– Минуту, Альберт! – звякнул голосом Гай.

Долбушин ударился локтем о ручку двери. Поморщился. Было больно.

– Никаких минут! Мы уходим!

– Разумеется! Не устраивать же нам, в конце концов, войну фортов! И чего ради? – сказал Гай, непонятно улыбаясь. – Дионисий Тигранович! Если мне не изменяет память, когда-то к вам попала укороченная нерпь с гепардом, принадлежащая этой девушке. Было такое?