Глоток Солнца
Шрифт:
— Ну что, Паша, будем сражаться с облаком? — спросил я печального Кадыркина.
— Я лучше почитаю.
— Тогда давай со мной?
— Да нет, я лучше почитаю. Вы идите, ребята.
Наверно, вышли мы из других дверей — прямо к спокойному озеру, отражавшему стеклянную прозрачность здания и темные силуэты его машин. За озером, над угольно-черными безлистыми деревьями пламенела в закатных лучах стеклянная игла. Я вспомнил: такие устремленные ввысь памятники ставили первым космонавтам.
— Красиво, — заметил я.
— Далеко, — сказал Игорь. — Неохота идти.
— Ты забыл: это как перевернутый бинокль.
Мы пошли по дорожке, и вся картина стала меняться на наших глазах:
Однажды со мной такое было. Волшебная история детства так отчетливо врезалась в память, словно это случилось вчера. Я удобно лежал на подоконнике и рисовал свой двор. Солнечный снег. Сосна с приставной лестницей. Полосатый кот лениво поднимает лапы, потягивается и обходит темные проталины. Дядька сколачивает скворечник. Капли стучат о карниз. Только я нарисовал кота, сосну, дядьку с красным лицом, и принялся за небо, и поднял голову, как увидел, что все стало наоборот: над крышей несутся рваные тучи, мимо окна косо летят хлопья снега, а чистюля-кот исчез. И тогда я начал перекрашивать рисунок в серый цвет. Да совсем напрасно. Опять посмотрел и увидел, что во двор снова вошла весна. Я нарисовал все сначала, как было, и еще оставил место для тех, кто мог прийти вместе с весной. Было мне шесть лет, и рисунок назывался «Март».
— А дальше что было? — спросил Игорь.
— А дальше я выскочил во двор, а там девчонка с красным шаром. Ветер как дунет, шар покатился, а мы за ним. Тут как раз машина. Шар — трах! Я успел схватить девчонку. А шофер ничего не заметил.
— И тут начался роман, — съязвил Игорь.
— Ты угадал: это была Каричка. Только сначала я ее отдубасил.
Мы сидели в уютном маленьком ресторане на шестом этаже небоскреба, потягивали из высоких стаканов нечто прохладное, шипучее и чувствовали себя гостями. Правда, красоваться было не перед кем: в круглом зале никого, кроме нас, не оказалось. Но нам было достаточно своих воспоминаний, бесшумных теней, перелива огней за окном, ну и, конечно, ужина. Меню было здесь столь щедрое, что ему позавидовал бы наш институтский повар. По названиям никогда не определишь, чем тебя хотят накормить; мы наугад нажимали кнопки в автомате, взяли разные блюда и остались довольны. Даже если это и синтетическая пища, Тампель угощал, как настоящий хозяин, без присущего ему обмана.
Великолепный ужин был из синтетики. Это подтвердили три девушки, которых мы встретили очень оживленно и сразу пригласили к столу. В наших глазах они были первые представители странного города Тампеля — похожие одна на другую, в одинаковых голубых спортивных костюмах. Они положили на стул теннисные ракетки и набросились на салат и пудинг, которые выдал нам автомат-раздатчик. Понятно, что поводов для разговора было достаточно, но нас интересовала определенная информация. Мы ее и старались выудить, слушая трех сестер сразу — Хилгу, Нессе и Татьяну.
Мы узнали, что в Тампеле полмиллиона жителей, пять институтов, девять заводов и лучшие теннисисты континента; что здесь изобретен знаменитый визуализатор, который по-новому планирует город, создавая разные оптические иллюзии, а в ближайшем будущем вытеснит как одряхлевшее кино, так и надоевшее всем телевидение; что изобретатель визуализатора Иосиф Менге вошел во все учебники (теперь я его вспомнил); что местный пищевой институт первый в мире синтезировал ряд продуктов, которые ни один гурман не отличит от естественных; что парни из Тампеля есть на Марсе, а несколько девушек живут в подводном городе и вышли там замуж; что в Тампеле собраны образцы растительности всего земного шара, в Тампеле есть свои праздники
Девушки говорили без умолку, и Игорю с трудом удалось спросить, что случилось сегодня с ними в три часа дня.
— А кто вам сказал?
— Ерунда какая-то.
— Зачем вспоминать плохое?
— Мы с Игорем врачи, — пояснил я.
— О, — сказали девушки хором, — у нас тоже прекрасные врачи!
Я перешел на строгий докторский тон:
— Говорят, многие потеряли на время память. Это так, Хилга?
— Я, во всяком случае, точно не помню. Мы играли в теннис, и я почувствовала себя плохо. Ну, я присела, отдышалась и снова за ракетку.
— А вы, Нессе?
Нессе нахмурилась.
— Было как-то нехорошо. Тяжко или тоскливо — не пойму.
— А я хлопнулась в обморок, — весело сказала Татьяна. — А потом стала волноваться за дедушку и бабушку.
— И я волновалась, — добавила Нессе. — Они у нас старые.
Наконец мы с Игорем улизнули из-за стола, ссылаясь на категоричное распоряжение профессора. Об облаке, как мы выяснили, девушки даже не слышали.
— Ну и исследователи! — злился Игорь, сбегая по лестнице.
— А жа-аль, что все уходите, — пропел я, подражая сестрам. — Тампель очень красивый вечером!
Тампель был действительно красив. Светящиеся небоскребы — колонны, созданные богатырями, а не людьми, — держали на себе опрокинутую чашу неба. Робкие блики звезд терялись и гасли среди огромных движущихся букв, рисовавших программы театров, парков и кино, приглашавших в клубы и кафе, сообщавших новости мира. Ниже царила суета бесчисленных огней. Рвались фейерверки, били цветные фонтаны, почему-то светились деревья. Появились кафе с бумажными фонариками и удобными креслами, с вазонами и тентами, набитые отдыхающими и полупустые; появились спортивные площадки, красивые статуи, скамейки и уютные уголки ночного города, которые мы не заметили днем. Мы с Игорем остановились у подножия нашего небоскреба, слушая музыку и рокот толпы, озираясь по сторонам, не зная, как оценить этот новый, неожиданный жест Тампеля.
И двинулись вперед очень осторожно. А потом стали перемигиваться, как заговорщики, бессмысленно что-то восклицать и громко смеяться. Ох, Тампель, Тампель, славный шутник, как ты приветлив и мил с гостями! Ты открываешь перед нами кафе, и мы, хотя и поужинали, устремляемся туда, чтоб послушать веселый квартет и поболтать с тампельцами. Но, увы, чем ближе мы к нему подходим, тем расплывчатее становятся двери, и вот уже нет кафе — оно растворилось в ночном воздухе, осталась лишь веселая песенка от несуществующего квартета, а вдали — да нет, в каких-нибудь сорока шагах уже сияет театральная эстрада и стоят пустые скамейки. Что ж, играть так играть! Мы делаем вид, что садимся на скамейку, которой на самом деле нет, и прыгаем в детскую карусель, мчимся сквозь летнюю библиотеку и плавательный бассейн; нам все нравится — кафе и театры, ледники Антарктиды и песчаный самум — все, что ты даришь нам в этот вечер, обманщик Тампель.
Наш бег за призраками кончился тем, что Игорь врезался головой в ствол дерева. Оно было не освещено и до обидности настоящее, с тугой шершавой корой. Игорь упал с глухим стоном на землю, потом вскочил, схватился за голову.
— Хватит! — закричал он. — К черту весь этот город! Тут и людей никаких нет!
— Почему нет? — прозвучал мягкий голос. — Люди есть.
Мы разом обернулись и увидели какую-то фигуру в белом.
— Исчезни! — шепотом сказал Игорь.
— В самом деле, проваливай! — вскипел я. — Тут не до привидений.