Глоток Солнца
Шрифт:
Это был хороший, отрезвляющий удар. Тампель-два. Действительно, после столкновения Игоря с деревом пора было отличать призраки от материальных твердых тел. И как я мог забыть поведение дяди на ракетодроме, которое Рыж назвал фокусом-мокусом! Поддался на уговоры, поверил в сказку. Или, может, уже представил свой портрет висящим в зале Совета? «Академик физики М.Снегов. В 18 лет, работая программистом, установил связь с инопланетной цивилизацией»… Олух! Размазня! Манная каша!..
И все же, с другой стороны, дядя был подозрительно осведомлен о наших действиях. Еще звучал в моих ушах его голос, минуту назад я ясно различал в темноте черты его лица. Не мог же я сойти с ума! Нет, мне
Я представил лица товарищей. «Ты, Март, просто переутомился. Отдохни-ка сегодня».
И решил промолчать.
11
— Вы слышите, оно играет?
Сгорбленный старичок указывал на открытую дверь.
— Кто оно? — не понял я.
— Само по себе. Давно уже играет, вот что я вам скажу.
Ничего необычного не было в том, что летним вечером из дверей и окон летела тихая звенящая музыка, что какой-то невыключенный инструмент играл сам по себе. И старик, подошедший ко мне, был просто старый старик, согнутый пополам временем, с мелко дрожавшей рукой. Но тон, которым он говорил, заставил меня насторожиться. Я поспешно встал со скамейки, крикнул Игоря, и мы втроем пошли к соседнему с Вычислительным Центром дому.
Наш провожатый, одетый в черный, наглухо застегнутый костюм, музыкант или хранитель музея, семенил впереди и постоянно оглядывался, словно проверяя, идем ли мы. Я рассказал Игорю суть дела, хотя, собственно, рассказывать было и нечего.
— Вы забыли выключить инструмент? — спросил Игорь.
— Не знаю, — сказал старик. — Обычно я играю на нем сам. Он без программы.
— Как? — удивились мы.
— Для этого я вас и позвал.
Мы ускорили шаг и вышли к дому. Это был клуб: небольшой дом, в котором, вероятно, давались любительские концерты. Поднялись по ступеням навстречу мелодии.
Не сразу уловил я ее характер. Пока мы взбирались по лестнице, шли по гулкому вестибюлю, потом по темному коридору, я хотел лишь увидеть инструмент, игравший без всякой программы. А войдя в зал, облегченно улыбнулся: обыкновенная виола, глупый деревянный электроящик с клавишами только и всего. Но почему-то мы стояли возле дверей, стояли и не шли дальше. И тут я подумал, что эта виола играет до странности тихую музыку; она не усилилась, когда мы ступили в зал, звучала так же вкрадчиво, как и издалека. И мы осторожно двинулись вперед, между пустых кресел, к сцене, хотя, честно говоря, ноги мои не шли. Вдруг захотелось сесть, расслабиться, закрыть глаза и слушать далекий звон. Нет, даже не звон. Я не могу сказать точно, что было в этой торжественно-радостной и вместе с тем жалобной мелодии: может быть, с таким звуком текут реки на чужих планетах?
Честное слово, по моей дубленой шкуре бегали мурашки, пока Игорь не прыгнул на сцену и не дернул шнур.
— Концерт окончен! — громко объявил он, включив свет. Подскочил к виоле, откинул крышку и изумленно протянул: — Да-а…
Я заглянул через его плечо. Виола действительно была старого образца непрограммированная.
— Ну что вы скажете, молодые люди? — спросил старик.
Мы еще раз обнюхали розетку и шнур, сняли с ящика все крышки, но ничего любопытного не увидели.
— Остается предположить, что ваша электросеть транслирует музыку. Игорь попытался найти выход из бессмысленного положения.
Старик быстро включил виолу. Ящик молчал.
— Надо навести справки в городском управлении. — Он еще шутил! — Я тридцать лет имею дело с этим инструментом и признаюсь вам, что так он еще не играл.
Старый музыкант нажал на клавиши, и виола зазвучала. Весьма обыкновенно, как играют все виолы.
Мы удалились с каким-то чувством вины. «Самодеятельность», — только и сказал Игорь.
Этот почти нелепый случай можно было не вспоминать, если б Игорь неожиданно не оказался прав: в технике действительно разразилась «самодеятельность».
На другой день мы срочно вылетели в Мезис, большой индустриальный центр, где приключился бунт автоматов.
12
Бунт — сказано слишком громко. Неподчинение человеку? В этом было что-то мистическое. И все же произошло необычное: в Мезис съехались все знаменитости техники.
В большом городе выходящее из привычных; рамок событие легче всего проследить в гостинице. Когда к подъезду ежеминутно подкатывают мобили новейших марок, и нашего Акселя то и дело окликают какие-то личности, и во всей сверкающей пятидесятиэтажной свече с трудом находится один тесный номер на четверых — жди дальнейшего развития событий. И мы ждали, скучно наблюдая из окна сорок седьмого этажа громожденье зданий, поток мобилей и сверкающую вдалеке стеклянную реку — крышу того самого сталеплавильного гиганта, где что-то произошло. Судя по уцелевшей крыше, взбунтовавшиеся автоматы стекол не били.
Шутки шутками, а остановка завода — дело серьезное. Это мы с Игорем понимали. И оправдывали внезапное исчезновение Бригова. Не могли только понять, куда, вслед за ним пропал Пашка Кадыркин — ведь в Мезисе у нас не было знакомых.
Пашка появился через час.
— Ребята! — Он поманил нас пальцем. — Пошли.
Хитрый Кадыркин узнал, что на завод не пускают, но нашел другую лазейку к свежей информации: напросился в гости к бионикам. Молодец — нас не забыл.
Институт бионики походил на разворошенный палкой муравейник. Прозрачное громадное здание стояло, конечно, на своем месте, и автоматы отнюдь не играли в чехарду, но сами бионики бегали по коридорам и лестницам столь стремительно, что полы их халатов трепыхали белыми крыльями; они чему-то радовались, как дети, и, хватая друг друга за руки, тянули в свои лаборатории.
— Все сюда!
— Ой, ребята, смотрите!
— Эврика! Мировое открытие в результате случайности.
— Ты что-нибудь понимаешь?
— В принципе этого не может быть…
— Абракадабра! И больше ничего.
— Спроси меня что-нибудь полегче!
— Кто еще не видел интроцептор-феномен?
— Гений или безумец?..
— Ущипни меня — я перестал понимать биоматематику…
То, что мы видели, было похоже на забавную игру, в которой, правда, участвовали не все: кое-кто просто шагал с мрачным видом, оставаясь во всеобщей суматохе наедине с самим собой.
А Кадыркин сразу включился в игру: ведь он уже знал ее правила. Вынырнув из-за спин, потащил нас в комнату и, показывая на железный ящик с короткой трубой окуляра, довольно объявил:
— Любуйтесь: автомат-абстракционист!
Мы с Игорем смотрели на бумажную ленту с длинными колонками цифр, на выпуклый глаз трубы, на прекрасную цветную фотографию восхода солнца в космосе, висящую на стене перед окуляром, и пока ничего не понимали. Тогда Пашка и длинный парень в очках, конструктор ненормального автомата, стали наперебой объяснять нам, что этот железный ящик исследует тончайшие цветовые оттенки и сообщает свое мнение в цифрах. До сих пор он работал со знанием дела. Но если присмотреться к последней ленте, той самой, что лежит перед нами на столе, сразу станет ясно, что с автоматом что-то случилось: он перепутал все цвета, пропорции и нарисовал такое полотно космического восхода, что любой абстракционист прошлого лопнул бы от зависти.