Глубина
Шрифт:
Нет. То, что с ними случилось, равносильно смерти.
В тебе говорит любовь к вампиру. — Доктор нашел, за что зацепиться, и это сразу свело все мои доводы на «нет». — Ты такой же, как она. Даже глаза того же цвета.
Я совсем забыл, что зелье окрасило мои зрачки и белки в черный. При таком раскладе договориться с доктором по-хорошему вряд ли получится, он слишком ненавидит все, что связано с вампирами. Даже любопытно, что же они такое ему сделали. Сомневаясь, что Глухарев расскажет, я все-таки спросил:
Почему вы так не любите вампиров?
Ты охотник, тебе ли не знать.
Это не
Они сделали меня таким, — Глухарев развел руками, демонстрируя себя во всей красе. — В первую же ночь я вот этими руками убил свою семью. Я купался в крови собственных детей.
То, с каким чувством это было сказано, не оставило меня равнодушным. Не могу даже представить, что пришлось пережить этому существу. У него были веские причины для лютой ненависти к вампирам, но это не оправдывало того, что он делал с малышами. В какой-то степени я сочувствовал его идеалам и понимал его мотивы, но также знал, что не имею права оставить его в живых.
Он увидел это в моих глазах и произнес:
— Не надо меня жалеть. Я совершил много зла, хоть и всегда стремился к добру. — Глухарев приблизился на несколько шагов. — Надеюсь, ты понимаешь, что я не собираюсь сдаваться без боя, — словно извиняясь, произнес он.
На другое я и не рассчитывал, так что просто кивнул в ответ.
Кто знает, что сулит мне эта ночь? Один раз я уже имел неплохой шанс умереть, и вот теперь, когда мы с доктором сошлись в смертельном поединке, не чувствовал в себе силы для победы. Как ни крути, а он вампир. Очень сильный вампир. Не исключено, что Дима был прав, и Глухарев создал для себя некую вакцину, которая поддерживала его в форме. Как бы там ни было, он наносил мне раны с такой силой и скоростью, что они просто не успевали затягиваться. Я же если и достал его пару раз, то так и не сумел причинить ему ощутимого вреда.
От очередного удара я вылетел на балкон и больно приложился головой о перила. Доктор бил медленно, со знанием дела, никуда не торопясь. Моя одежда и я сам были в крови, кровь забрызгала и почти все пространство кабинета. Оставалось удивляться, откуда во мне столько крови.
Ноги уже еле держали, но я все же попытался поднять руки в боевую стойку. Слегка покачиваясь, я ждал Глухарева.
— Сдавайся, — миролюбиво предложил доктор, выйдя на балкон. — Я оставлю тебе жизнь.
Предложение было очень заманчивым, и, возможно, я бы его принял, если бы мог сказать хоть слово. Но разбитые губы и вывихнутая челюсть спасли меня от позора. Даже не знаю, был ли я в тот момент этому рад.
Заметив, что я медлю с ответом, и восприняв это как отказ, Глухарев вздохнул:
— Нет так нет. Жаль, ты был смышленым парнем.
Нет ничего неприятнее, чем когда о тебе говорят в прошедшем времени, а ты как назло еще жив.
Глухарев пригнулся, готовясь к последнему броску. Его верхняя губа приподнялась, обнажив острые, как бритва, клыки, нацелившиеся на мое горло. Я вяло подумал, как же он собирается меня укусить, ведь его жизненное кредо — не пить человеческую кровь? Или, может, для врагов он делает исключение? Поразительно, о каких мелочах начинаешь думать, будучи на волоске от гибели.
Между тем доктор оттолкнулся от пола и полетел вперед, прямо к моей незащищенной шее. Но за секунду до того, как его челюсти сомкнулись на моем горле, что-то сбило его с курса. Черная тень появилась откуда-то у меня из-за спины (это было странно, так как прямо за мной балкон заканчивался) и опрокинула Глухарева на пол. Поднялся невообразимый шум: доктор визжал от боли, а Эмми — конечно, это была она — рычала, не переставая наносить удары.
Что ни говорите, а вампир, питающейся свежей кровью, полной полезными веществами и витаминами, куда сильнее того, кто заменяет ее суррогатом. Так что победа Эмми была закономерной и неизбежной. Я нисколько в ней не сомневался, поэтому позволил себе присесть и немного отдохнуть. Тем более что раны заживали уже куда хуже. Вероятно, зелье теряло силу.
Я не видел конца боя, так как он происходил уже в кабинете, и плотные шторы не позволяли рассмотреть все как следует, а сил на то, чтобы подняться или хотя бы отодвинуть их, не было. Спустя какое-то время вскрики и другие шумы стихли, и я застыл в ожидании. К тому моменту апатия начала понемногу спадать, и во мне, наконец, проснулась тревога за Амаранту.
С трудом поднявшись на ноги, я отогнул занавесь и прошел в кабинет. Казалось, в нем похозяйничал маленький тайфун. Вся мебель перевернута вверх дном, вещи и книги валялись где ни попадя, даже картины и то содраны со стен.
Среди всего этого беспорядка, щедро сдобренного кровью, как минимум половина из которой была моей, я заметил худенькую фигуру Эмми. Она склонилась над чем-то, лежащим на полу, и выглядела вполне невинно. Если бы я не знал ее так хорошо, то в жизни бы не поверил, что эта миниатюрная брюнетка способна такое натворить.
— Ты как? — спросила Эмми, заметив, что я выбрался с балкона.
— Уже лучше.
Я подошел к ней и тоже посмотрел на пол. Между спинкой кресла и ножкой от дивана лежал Глухарев. Его руки были раскинув в стороны, горло разодрано, множество рваных ран покрывали щуплое тело. Кровь все еще продолжала течь, образуя на полу огромное озеро.
— Его надо сжечь, — деловито заметила Эмми.
Я понимал, что это никакая не жестокость, просто с вампиром никогда нельзя быть уверенным, что он окончательно мертв. Единственный способ обезопасить себя — это сжечь труп. Только в этом случае можно успокоиться.
А у нас есть бензин? — спросил я равнодушно.
Найдем. — Эмми пожала плечами и направилась к лестнице, ведущей на первый этаж.
Уже в дверях она остановилась и обернулась ко мне:
— Ты идешь? — Девушка внимательно посмотрела на меня.
Не желая ее разочаровывать, я пошел следом. Случившееся казалось одной трагической ошибкой. Ведь, по сути, мы находились в одном лагере с Глухаревым, боролись против одного врага. Так почему же мы не сумели договориться? Неужели наши методы настолько разнились, что нам никогда не удалось бы найти общий язык? Я чувствовал, что часть вины за произошедшее лежит на моих плечах. Жаль, что столько невинных ребят погибло и еще погибнет от наших рук. Что же это за мир такой, где сторонники одной идеи не могут объединиться? И есть ли у нас шанс победить, если мы собираемся и впредь убивать друг друга?