Глубина
Шрифт:
Он подплыл к своей добыче и примерился половчее вырезать железы, когда по телу казавшегося мёртвым энцитера внезапно прошла судорога, и острое жало-хвост ударило Виктора в запястье. Пограничник отдёрнул руку, но было поздно: жало вдрызг разнесло правый браслет.
– А, ч-чёрт! – процедил Афанасьев сквозь зубы. – Без связи остался, мать его так!
Он стянул с руки остатки браслета, осмотрел его и убедился в правоте своего предположения. Браслет – а, собственно, уже и не браслет, а две его половинки, не подавал никаких признаков жизни. «Ну и хрен с ним, – подумал Виктор. – В конце концов, связь мне не так уж и необходима: большой транспорт придёт сам, а работяг я и без связи туда загрузить смогу. Обойдётся».
Афанасьев
По-хорошему говоря, ему следовало плюнуть на работяг и отправляться на ферму одному, на «Шайре». Гошши проглотит и это: он один стоит больше, чем вся рабочая бригада. Плюс – добыча, которая легко покроет стоимость всех двух десятков рабочих. Но бросить этих великовозрастных детей Виктор просто не мог. Ну, не по-человечески это, не по-мужски – оставить практически беззащитных идиотов на растерзание местным хищникам. Ведь мурены приплывут, и всем – хана! А он вполне может продержаться, тем более что и времени до конца смены осталось уже немного.
И вот тут пограничник внезапно вздрогнул: по спине пробежал тревожный холодок предчувствия. Такой же холодок пробегал тогда, в другом времени и в другой жизни, когда мангруппа тогда ещё капитана Афанасьева могла забрести в ловушку или наткнуться на ожесточённое сопротивление.
Он бросил скутер в крутой вираж и сразу же увидел целую стаю энцитеров, которые боевым клином заходили на плантацию, точно «юнкерсы-лаптёжники» в старой кинохронике.
Афанасьев дал полный ход турбине, бросая «Шайра» вперёд и одновременно выстрелив двухракетным залпом. И тут же выматерил себя последними словами: впопыхах он нажал не на те гашетки, и по хищникам ударили НУРСы с ультразвуковыми отпугивающими головками. Они хорошо выполнили бы свою работу, будь нападающих энцитеров два. Ну, три. Ну, в крайнем случае – четыре, но и тут уже имелась вполне серьёзная возможность того, что один из хищников прорвётся. А стая из почти двух десятков экземпляров даже и не заметила ультразвукового удара. Вернее, заметила, но от этого стало ещё хуже: хищники разошлись, охватывая плантацию широким полукругом.
– А-а-а, сука! – раненым медведем взревел Виктор, задирая нос «Шайра» и всаживая в правый фланг атакующих длинную очередь из пулемёта.
Пять энцитеров отправились в страну счастливой охоты, ещё двое, получив серьёзные ранения, забились в конвульсиях. Но пограничнику некогда было любоваться результатами дела рук своих. Глубокий вираж со снижением, и он оказался чуть позади кинувшейся в атаку стаи. Снова длинная очередь пулемёта, и оружие внезапно захлебнулось и смолкло. Афанасьев покрылся холодным потом: чёртов Гошши не учил своих «собак» ухаживать за оружием, а у самого пограничника просто не хватило знаний, да и времени, чтобы как следует разобраться с бортовым оружием микросубмарины.
Ракетами стрелять было уже поздно: шрапнель неминуемо заденет сборщиков, а некоторые из них настолько тупые, что даже не сообразят рукой зажать пробоину костюма. «Шайр» ринулся вперёд, и ещё один энцитер получил острым носом смертельную «пробоину». Но оставались ещё двое. Виктор тихим незлым словом помянул мать и бабушек Гошши, энцитеров, а также всех сотрудников фабрики клонов, выпустивших в жизнь таких талантливых работяг, оттолкнулся от скутера и кинулся в драку.
Первого он атаковал сверху, снова распоров зверя по всей длине. Развернулся, уходя от удара второго, выполнив практически мёртвую петлю, и ткнул его ножом. Резко ушёл вниз, спасаясь от одуревшего жала, и вдруг почувствовал сильный удар в левую руку. Афанасьев развернулся и взмахом ножа перерубил жало, и тут
Почти теряя сознание, он медленно доплыл до своего «Шайра», сорвал с борта длинный буксировочный конец, отхватил кусок ножом и перетянул себе руку выше локтя. Затем вкатил себе две ампулы с антидотом и три – с тонизирующим средством. Обезболивающего в его распоряжении не имелось: препарат с непроизносимым названием подобно земному промедолу обладал наркотическим действием, и хозяин не давал его своим «собакам», опасаясь, что те превратятся в наркоманов.
В подобной ситуации следовало немедленно вызвать Гошши и транспорт для срочной эвакуации. Но браслет-коммуникатор приказал долго жить, а часы на левом браслете бесстрастно сообщили, что до конца смены осталось ещё полтора часа. Чтобы как-то забыть о боли, Виктор принялся за обработку добычи. Механически нырял, вырезал драгоценные железы и собирал их в контейнер. Скрипя зубами от боли, упаковывал туши и крепил их к «Шайру».
У него уже темнело в глазах, когда наконец прибыл транспортный «Торвар». Пинками загнал рабочих внутрь, затем попытался пристыковать скутер к субмарине. Тщетно! Для такого манёвра требовались обе руки, а левая уже совсем не повиновалась.
Виктор зарычал от боли и бессилия, потом кое-как закрепил буксирный конец своего «Шайра» на корпусе «Торвара». Прикинул и понял: сил влезть внутрь субмарины уже не оставалось: в голове мерно бил колокол, в глазах плясали огненные точки, словно знаки Зодиака устроили бал.
Он тяжело забрался на сиденье скутера, кое-как пристегнулся и потерял сознание. Когда очнулся, оказалось, что они уже плывут. «Торвар», не дождавшись каких-либо команд, просто развернулся и пошёл назад ровно по тому же пути, по которому прибыл на плантацию. Осознав этот факт, Афанасьев снова провалился в забытьё.
В следующий раз он пришёл в себя уже в шлюзовой камере фермы. «Торвар» был пуст, над входным люком призывно мигал зелёный огонёк.
Виктор попытался встать и слезть с «Шайра», но не смог. Левая рука уже не только не слушалась, но и не ощущалась. Совершенно. Правая же ослабла настолько, что пальцы бестолково скользили по поручням, но никак не хотели сжиматься. Застонав от злости на своё бессилие, он опёрся локтём и, прохрипев отчаянное «б…!», с трудом перевалился через борт. Левая нога зацепилась за что-то, Виктор упёрся правой ногой в борт и рванулся…
Как он не оторвал себе левую стопу, Афанасьев так и не понял. Ногу дёрнуло такой болью, что на лбу выступил пот. Казалось, что связки просто раздираются на части. Но он бился и бился с тупым упорством безмозглого насекомого, и наконец оказался на свободе.
Тяжело, мешком, он плюхнулся в воду, и от утопления его спасло лишь то, что снять защитный костюм он попросту забыл. Медленно и неуклюже, точно пьяный удав, он выполз на металлическую дорожку вдоль шлюзового бассейна.
В ушах били молоты, сердце бухало в грудную клетку, словно пыталось вырваться наружу. Виктор попробовал подняться и не смог. «Ну и х… с ним, – подумал пограничник, – поползу так. Меньше шансов, что навернусь обратно в воду».
Он полз на четвереньках, иногда падая на пол плашмя. Снова поднимался и упрямо, точно лётчик Маресьев, тянул вперёд непослушное тело.
В коридоре Афанасьев рискнул встать. Осторожно, по стенке, вполз вверх, и некоторое время просто стоял в вертикальном положении. Дышал он точно загнанная лошадь, а во рту явственно чувствовался вкус крови. Виктор провёл по губам языком и обнаружил, что нижнюю он прокусил.
– Что с тобой?
Встревоженный женский голос пробился к Афанасьеву словно сквозь плотную вату: