Глубинка
Шрифт:
Слоняться без дела по берегу озера было глупо, посему следовало заняться оставшимися пунктами вчерашнего списка. На повестке дня стоял поход в Толосцы. Организация самого похода много времени не заняла. Поразмыслив, я решил пойти пешком, а дабы закосить под местного, переоделся в «рабочую» одежду огородника из имеющегося в моем распоряжении гардероба: двухслойные спортивные штаны а-ля гроза района, горластый свитер завсегдатая Грушинского фестиваля, штормовка с капюшоном и резиновые сапоги. В качестве тары был приспособлен старый десантный рюкзак дяди Вовы. Заперев дом и тщательно осмотревшись вокруг в поисках подозрительных личностей, двинулся в путь.
О своем решении передвигаться пешим ходом я пожалел где-то через полчаса, когда окончательно выбился из сил на размякшей
Ага, а вот и знакомое бревнышко, рядом обломки бампера валяются… Так, а номера нет. Впрочем, логично, я же сам оттаскивал ствол в сторону, и обломки тоже, будь среди них номер, я бы заметил. Неужели он потерялся раньше? Или позже? А может, он вот в этой большой луже? Или вон в той? Только в поле видимости луж с десяток, а всего на дороге их сотни, если не тысячи. Блин…
Блин, не блин, а лужи пришлось обшаривать: номер-то нужен. В ближайших водоемах его не оказалось, и, хотя я измазался в грязюке и пару раз черпанул сапогами воды, усилия мои оказались тщетными. В конце концов, пришлось уйти несолоно хлебавши, надеясь на то, что проклятая жестянка отвалилась еще до встречи с бревном, и встретится дальше по дороге. Забегая вперед, скажу, что надежда моя умерла бесславно, номер я так и не нашел.
Отмыв руки в одной из незамутненных мною луж, которая лежала в стороне и потому не представляла интереса, я двинулся дальше. Пока шел, вспомнил историю, как я, будучи подростком, поехал в Толосцы за продуктами на одолженном у соседа велосипеде, и аккурат за полкилометра до магазина двухколесный друг приказал долго жить: переломилась педальная ось. В итоге мне пришлось прятать труп велосипеда в кустах, пешком тащиться до магазина, потом возвращаться обратно и десять кэмэ под палящим июльским солнцем волочь на себе не только тяжеленную сумку с продуктами, но и безвременно почивший байк. Помнится, к концу пути, на который ушло часа три, я лютой ненавистью ненавидел все велосипеды планеты, а засевшая в голове Песенка велосипедистов еще долгое время приводила меня в состояние немотивированного бешенства, как только доводилось где-нибудь ее услышать. А еще с тех пор я никогда не одалживаю транспортные средства, езжу только на своих собственных, а если собственного нет, хожу пешком. Вот как сейчас.
Наконец лес кончился, размытая колея сменилась более-менее твердой грунтовкой, идти по которой стало значительно легче. А еще через полчаса показались Толосцы. Особо задерживаться тут не было ни времени, ни желания, поэтому я прошел мимо памятника неизвестным героям Великой Октябрьской, а также мимо здания недавно открывшегося сельского клуба прямо к магазину. Там я оперативно разжился продовольствием и прочими необходимыми вещами, такими как шампунь, стиральный порошок и бритвенный набор, после чего, не медля ни минуты, отправился восвояси. Теперь все потребности моего быта оказались удовлетворены в полном объеме.
А через два дня на меня напала скука.
Конечно, я знал, что рано или поздно это произойдет. Мне, взращенному в мире беспроводного Интернета, сенсорных дисплеев и свободных отношений, нужна была свежая информация, общение с людьми, а заброшенная деревня не могла дать ни того, ни другого. Так что, в какой-то момент времени мне начало казаться, что мое убежище превращается в тюрьму.
Нет, я нисколько не скучал ни по московским улицам с их вечными десятибалльными пробками, ни по хамам-водителям, не уважающим в этом мире никого и даже себя самих. Мне не снились ни огни витрин дорогих бутиков в центре, ни красивые девушки в модных платьях и с жадными до чужих денег глазами. Я ни минуты не тосковал по вереницам серых лиц вечно спешащих куда-то москвичей, в бесконечном потоке которых едва ли блеснет лучик чьей-нибудь улыбки. Я не скучал по большому городу. Но я скучал по дому, по жене, по родителям — по той жизни, к которой привык. Мне не хватало
Конечно, будь я лет на десять младше, все воспринималось бы по-другому. И не было бы проблем с досугом. А так… Для решения всех насущных вопросов, связанных с моим здесь пребыванием, ушло три дня. Дальше началось маянье. Ну, соорудил я себе небольшую рогатину, приладив к березовой жерди заточенный металлический штырь. Теперь у меня имелось хоть какое-то подобие оружия. Ну, поднял я со дна нашу старую лодку и, убедившись, что она вполне на плаву, совершил небольшое путешествие, обогнув длинный полуостров, разделяющий наше озеро на две части, и вернулся обратно. Ну, пару раз прогулялся по лесу, набрал последних свежих грибов, разжился клюквой. Заготовил впрок дров на месяц. И даже еще раз сходил к бревну, поискал номер в подсохших лужах. А потом пришла тоска.
По вечерам темнело рано, приходилось сидеть в четырех стенах. Пытался отвлечься чтением, однако я слишком хорошо помнил здешнюю библиотеку, на девяносто процентов состоящую из старых книг неизвестных советских авторов, изучение творчества которых можно смело назначать вместо снотворного. В отсутствие лучшего принялся за «Анжелику» Анн и Сержа Голон, но от этой книги в голове рождались образы и мысли одинокому мужчине категорически противопоказанные. Ну и нравы у них тогда были, я вам скажу. А уж если бы Вера узнала, какие мне начали сниться сны… В общем, с французской литературой у меня как-то не заладилось, и на следующий день, во избежание эксцессов, «Анжелика» была предана огню.
В какой-то момент я даже стал подумывать о том, чтобы напиться, но вот беда — нечем. Запасов алкоголя в доме не нашлось, а в магазине ничего такого я покупать не стал, ибо и представить не мог, что дойду до мысли пить в одно лицо. Сгонять, что ли, еще разок до Толосцев?
В итоге, от нечего делать, начал страдать откровенной ерундой, вроде вытачивания из коры лодочек и запускания их по озеру. На смену лодочкам пришли бумажные самолетики, материалом для которых служили страницы из бессмертных творений классиков пролеткульта. Потом из того же материала и самодельного клея я соорудил большой и красивый бумажный замок — настоящий Хогвартс! — с зубчатыми башнями и красивыми арками для ворот. Сразу по окончании строительных работ замок был торжественно сожжен.
Затем, вспомнив детство, я решил соорудить лук, как у индейцев, и поохотиться. Помнится, последняя попытка смастерить метательное орудие, — а состоялась она как раз здесь, в Зуево, — закончилась позорным провалом: мой лук получился хуже всех. Посмотрим, насколько я эволюционировал в инженерном плане! К работе приступил основательно: выбрал и срезал подходящую иву, изготовил несколько стрел (даже с перьями: надергал из подушки), на тетиву пустил несколько нейлоновых шнурков, сплетенных в косичку. Все по-взрослому, но… Похоже, гены оружейника во мне так и не поселились. Хотя я старался изо всех сил и угрохал полдня кропотливых трудов, на выходе получилась невообразимая фигня; настоящий индеец, увидев мое детище, наверное, умер бы от смеха. Баллистическая экспертиза подтвердила неутешительные выводы: чтобы подстрелить хоть кого-нибудь, потребуется недюжинное везение у стреляющего либо наличие прогрессирующей формы олигофрении у обстреливаемого. По результатам ряда бесплодных попыток хоть как-то улучшить горе-оружие лук был признан бесперспективной затеей и отправился вслед за «Анжеликой», то есть, в печь.
Единственной достойной внимания проблемой, которая по-настоящему занимала меня в эти дни, было молчание Веры. Каждый день я по нескольку раз ходил на озеро, названивал ей, но безуспешно. Отчаявшись, я начал писать сообщения. Наконец, на четвертый день бесплодных попыток, она перезвонила сама. Причем, мне, можно сказать, повезло, так как я просто проходил мимо озера. Вообще направлялся я «в гости» к Витьке, чтобы одолжить на время примеченные ранее грабли (сгрести опавшие листья), и решил дать круг побольше; домой все равно торопиться смысла не было. Голос у жены был каким-то приглушенным, даже сдавленным.