Глубинка
Шрифт:
Настенные ходики между тем настукивали, маятник мотался туда-сюда, подталкивал стрелки к двенадцати. Стол накрыли. Ульяна Григорьевна сходила к девчатам в комнату, позвала. Зашла в боковушку к Котьке.
— Сынок, милости просим, — ласково пригласила Ульяна Григорьевна.
Котька встал нехотя, место за столом занял поближе к дверям, чтобы уйти незаметно, когда захочется. Какое застолье, если Вики дома не оказалось, а где она — никому не известно. Да еще Ванька рассказал такое, отчего
Пришла Катюша и уселась плечом к плечу с Ульяной Григорьевной, Капа — напротив. Скоро явилась Неля в новом платье, туфельках. Стриженые волосы понизу изогнулись гребешком, порыжели. В кухне запахло палениной. Ульяна Григорьевна покосилась на Катю. Та тоже прифрантилась. Она знала, что девчата над собой выкамаривали: круглый напильник на деревянной ручке в печке нагреют — и ну друг другу волосы портить. Жженым войлоком воняет, слезы из глаз сыплются, а они знай хохочут, дурочки.
Неля с прищуром — так она себе больше нравилась — оглядела застолье. Капа невольно отодвинулась с табуреткой на самый край. Неля одну руку за спину завела, другую вытянула перед собой и плавно повела, как на сцене делала.
— «Все гости роскошно сидели, невеста в зеленом кашне!» — продекламировала она, потом уж к столу подошла, легонько Капу за рукав потянула: — Двигайся, места всем хватит. На углу сидеть — замуж не выйти.
— Ну, девки, празднуем, ешьте! — призвала Ульяна Григорьевна.
Неля с Катей переглядывались, посматривали на часы, стрелки на которых сошлись на двенадцати и пошли на другой перегиб.
— Теперь не явится, — жестко произнесла Неля. — Дежурить небось заставили, а он разве откажется? Давай одни встречать.
— А что, мамаша, на сухую-то посиживаем? — с с вызовом спросила Катя. — Праздник старинный, да и Новый год еще продолжается. У нас вино есть, если не возражаете.
— Каво таитесь-то, ташшите, раз есть! — разрешила Ульяна Григорьевна.
Катя прошла к вешалке, пошуршала бумагой и вернулась к столу с литровой бутылкой черемуховой настойки.
— Ну прямо беда, — колыхнулась от изумления Ульяна Григорьевна. — Где купили, чо ли? Небось дорогая, холера?
Катя засмеялась:
— Очень даже дорогая, но для любимой золовки ничего не жалко! — она под строгим взглядом Нели поджала губы, не удержалась, прыснула. — Ухажер ведь у золовушки завелся! Обещал прийти. Он и вино достал, а самого нету. Да вы его помнить должны. У нас в клубе чечетку плясал… Вспомнили? Старший лейтенант, вона как! Симпа-тичный.
— Ну чо же? — улыбнулась Ульяна Григорьевна. — Выросла девка, выгладилась, пора.
Неля запунцевела, встала, ответила, как на уроке:
— Вино тетя Мотя для Трясейкина сама настаивала, все привораживает. А старший лейтенант действительно просился в гости. Лично я ничего в этом плохого не вижу. Наша родная Красная Армия должна чувствовать теплоту и заботу.
Она резко села. Капа улыбнулась потаенно, в себя.
— Молодец моя мама! — похвалила Катя, хозяйничая, выставляя стопочки и наполняя их настойкой. — Она к тетке ушла, а я в погреб — да и отлила. Там еще бутыль целая, хватит женишку сердешному, хоть утопись он в ней. Ну, будем счастливы!
После первой стопочки повеселели, дружно спели «Москву майскую». Девчата танцевали, даже вытащили Ульяну Григорьевну, крутили ее так и эдак, аж изба кругом пошла у нее перед глазами. Отбилась от девчат, села на свое место, щепотью кофтенку оттянула, замахала ладошкой у лица — жарко!
И снова за стол. Шумно стало в избе. Выкрикивали тосты, со звяком сталкивали над столом рюмки, но не пили. Новый тост и снова — дзинь!
Котька сослался на усталость, пошел прилечь.
— Один мужчина за столом — и тот убегает, — упрекнула Катюша. — Сиди давай. Сейчас танцевать будем.
Она накинула платок, сбегала к себе домой, приволокла патефон Трясейкина и пачку пластинок.
— Ты бы уж заодно и гирю прихватила! — хохотала Неля. — Утречком — раз-два! Физкульт-ура!
— Ишь какая умница! — Катя свалила ей на колени пачку пластинок. — Слышите, люди добрые? Она моего женишка богатенького хочет к себе переселить! Гирю ей подавай! Не дам! Через труп!
Ульяна Григорьевна улыбалась их шумной болтовне, водила рукой над закусками, приглашая отведать, но девчата, казалось, не очень были голодны: ткнут вилкой, подцепят, что попадет, и опять отлетают от стола — танцевать.
Что там поет патефон дребезжащим нутром — путем не разобрать, да и не надо: ноги двигаются ладно, вокруг все свои, все хорошие и счастливые.
— Капочка, приглашаю! — Подобревшая Неля подхватила Капу, завертелись.
— А я что, рыжая? — Катя встряхнула золотистыми кудряшками, обняла девчат, и они закружились втроем, склонив друг к другу разномастные головы.
— Девки, остывает, вы чо модничаете! — прикрикнула Ульяна Григорьевна. — Живо за стол! Праздник же, надо посидеть, поговорить.
Послушались девчата, прыснули по своим местам, губы в стопочках помочили, захрустели огурчиками, зацарапали вилками о дно тарелки, накалывая скользкие грибки. А еще большая сковорода картошки с мясом томилась на столе, да парила на краю плиты кастрюля со всплывшими шубой рванцами.
Капа кашне на шее чуть оттянула, душно ей. Неля — веселая — с сочувствием:
— Да сбрось ты его, Капочка, жарища ведь. Ты и так хороша! Мама, верно — красивая Капитолина батьковна?