Глубокие мотивы: повести
Шрифт:
— Да, а водный путь проморгали.
— Обыск у этого Мазепчикова делать будем? — поинтересовался Петельников.
— Ты ему не веришь?
— Верю. И мастер подтверждает, что телевизор был в воде.
— И я верю.
Из дневника следователя.
Хочу подсчитать, сколько и каких глупостей сделал за день.
Ну, допустим, не сумел догадаться, что краденое вывезли в лодке. Исковеркал отчество почтенной женщины. Допросил лишь одного свидетеля. Взял на обед мясо с тем красным соусом, от которого
— Товарищ Рябинин, у вас есть какие-нибудь начинания?
— Нет, у меня есть только окончания.
— Окончания чего?
— Предыдущих начинаний.
Всего семь глупостей.
Иногда я думаю, что моя жизнь из них и состоит — из глупостей. Разнообразие только в том, что есть глупости большие и есть глупости малые.
Дождь перестал только к вечеру следующего дня. Небо быстро освободилось от набухших туч, став чище и холоднее. Солнце запоздалым теплом приложилось к мокрому асфальту и блестящим крышам.
Осматривать озеро удобнее всего в полдень, когда солнечные лучи отвесны и касаются дна. Но откладывать ещё на одну ночь не решились, потому что у вещественных доказательств есть каверзное свойство — исчезать. Обронённую вещь могли на зорьке подобрать рыбаки или найти купальщики, или могло затянуть песком после дождей…
Рябинин стоял на берегу под универмаговской стеной-забором. Солнце уже осело к горизонту, ничуть не убавив своего летнего света. Порозовевший монастырь сказочно вставал, казалось, из самой воды. Озеро, измученное шквалами и ливнями, умиротворённо блестело. Серый, почти белёсый песок делал его прозрачным и на пятиметровой глубине.
Рябинин посмотрел вдоль берега. Шагах в двадцати на гранитном валунчике сидел какой-то светлый человек: белый китель, белые брюки, выцветшая кепка, и вроде бы шея и даже подбородок были закутаны белым полотенцем. Казалось, он хотел слиться со светлыми тонами монастыря, воды и песка.
Озеро изредка и тихо чмокало береговые камни. Рябинин наблюдал, как крохотные волны, а скорее, крупная рябь играет слюдой и мелкими песчинками. Среди этой взвеси он заметил небольшую странную рыбу, какую-то Т-образную, будто она держала ртом блестящую палочку, равную её телу. Рябинин присмотрелся… Нет, это не палочка, а другая рыбка, ставшая жертвой. Хищница тяжело плыла вдоль берега, не обращая внимания на человека, — её можно было взять рукой. Наконец, завихляв телом, она ловко схватила рыбку вдоль и заглотила в два судорожных приёма. И быстро ушла в открытое озеро.
Вроде бы всё правильно — хищник победил. Закон природы. Это же не преступление, а естественный отбор — убийства бывают только в людском обществе. Да и сам человек этих рыбок ловит удочками и сетями, глушит и солит, варит и маринует… И всё-таки Рябинину стало противно: на его глазах одно живое существо съело другое живое существо. В этом было что-то
Шлёпая по воде босыми ногами, подошёл Петельников: брюки закатаны по колено, рукава сорочки по локоть, пиджака и галстука нет и в помине. Инспектор был в своей стихии — стихии организаторства и действия.
— Сергей Георгиевич, извольте в лодочку.
Рябинин пошёл за ним. Путь лежал мимо валунчика с белым человеком. Поравнявшись, Рябинин мельком, но внимательно обежал его взглядом, наткнувшись на такой же острый взгляд маленьких глаз. Это был старик с желтокожим, чуть высохшим лицом. То, что Рябинин принял за полотенце, оказалось поднятым воротником кителя и белой бородкой, кипевшей, как мыльная пена.
— Кто это? — спросил Рябинин у инспектора.
— Пенсионер, вдыхающий озон.
Петельников обернулся и тоже бросил на старика оценивающий взгляд, но лишь потому, что заинтересовал следователя.
К берегу кормой приткнулась большая нарядная плоскодонка с ярко-голубыми боками и крупным номером. На носу расположился Мазепчиков, улыбнувшись Рябинину, как старому знакомому. На второй скамье рядом сидели понятые — пожилой мужчина в болонье и смуглая девушка в красной кофточке, которая обтягивала её хорошенькую фигурку. Шлёпнув портфелем по борту, стукнув понятого локтем по затылку и умудрившись высечь носком ботинка из спокойной воды снопик искр, Рябинин сел на корму.
Инспектор оглядел экипаж и спросил, как опытный затейник:
— Товарищи, плавать все умеем?
— А для чего? — насторожился понятой.
— Вдруг кувырнёмся, — весело предположил Петельников.
— Я не того… Не очень плаваю, — заёрзал понятой.
— Тогда кувыркаться не будем.
Петельников поднял корму вместе со следователем, сдвинул лодку с песка, побежал по воде, оттолкнулся, ловко в неё прыгнул и прошёл к вёслам — без толканий, шатаний и брызг. Инспектор огляделся и кому-то махнул рукой — тут же от берега оттолкнулись ещё четыре лодки, набитые загорелыми ребятами.
— Кто это? — спросил Рябинин.
— Спортивная школа. Пусть ребятки поныряют вокруг да около.
Он взялся за вёсла. Лодка заскользила по нетронутой воде, как повисла над огромным стеклянным миром.
Рябинин достал папку с протоколами и монотонным голосом объяснил понятым суть этой прогулки.
— Так что трупа не будет, — с сожалением сказал понятой в болонье, видимо, живший одними детективными историями.
— С трупами, папаша, нынче трудновато, — согласился Петельников, работая упругими вёслами, как игрушечными.
— Почему трудновато?
— А мы с этим делом боремся.
— Люди-то мрут…
— Так вы же хотите трупа окровавленного, после кошмарного убийства?
— И неплохо, если это поучительная история из жизни, да показать её по телевизору для воспитания.
— Меня бы посадить в телевизор, — обрадовался Петельников, — я бы сутками рассказывал многосерийные и поучительные истории.
— Давайте одну, пока плывём зряшным ходом, — предложил любитель телетрупов.
— Расскажите, — попросила и девушка.