Глубокие мотивы: повести
Шрифт:
Рыжина надменно усмехнулась, блеснув своим медным лицом:
— Вам нужно о нём плохое?
— Почему обязательно плохое?
— О преступниках всегда плохое собирают.
— Следователь собирает не плохое и хорошее, а объективное, — внушительно объяснил Рябинин.
Любовь, конечно, тут любовь… Ведь только ей под силу отвратить человека от красавицы, от Пионихи, и повернуть к рыжеватой Рыжиной с облупленным носом и блестящими скулами.
— Таких, как Вересов, я не встречала, — вдруг гордо вскинулась
— Что же в нём?
— Понимаете, он настоящий человек!
— Этим высоким званием не бросаются, — улыбнулся Рябинин: он любил, когда защищали человека.
— Я не бросаюсь. Это в городе можно жить, работать и не знать человека. А в поле не утаишься. Я шесть лет езжу, всяких геологов видела. Многие ведь как смотрят на таких техников, вроде меня: подай да принеси. А они якобы мыслят. С детства спесь ели ложками вместе с манной кашей. А Вересов… О его должности забываешь. Он говорит, как с равным. Не опускается до твоего уровня, а тебя незаметно подтягивает. В маршруте кажется, что сама до всего догадалась. И он настоящий мужчина…
Рыжина умолкла — передохнуть. Она подошла к любви и, видимо, расскажет о ней, не боясь и не стесняясь. Влюблённые женщины ничего не боятся, кроме потери любимого.
— Что вы имеете в виду? — всё-таки поощрил её вопросом Рябинин.
— Он деликатный, заботливый… Уж не будет сидеть в автобусе, как индюк, перед стоящей женщиной. Когда едем в нашем грузовике, то геолог обязательно лезет в кабину, по старшинству. А Вересов сажает женщину, сам же — в кузов.
— Это, видимо, только вас, — не удержался Рябинин от намёка.
— Почему только меня? Он и повариху сажал. А когда повариха заболела, встал в четыре утра, прогнал её с кухни и приготовил завтрак на всю партию. Потом в маршрут пошёл…
Она рассказывала историю за историей, сдержанно улыбаясь, и Рябинин знал, что его строгие очки сдерживают её откровенное восхищение. В ней пропала всякая скованность. Рябинину даже показалось, что она гордится своими отношениями с Вересовым.
— Любите его? — перебил он рассказ о том, как Вересов с Каменко переносили через бурный поток трусливую лошадь.
— С чего вы взяли? — вспыхнула Рыжина.
С чего он взял… Наивность красит женщину. Сейчас она походила на гордую индианку — только украшений не хватало. Ради справедливости Рябинин мысленно уточнил: на симпатичную индианку.
— Во-первых, сам вижу, а во-вторых…
— Вересова невозможно не любить! — перебила она его.
— А вы знали, что он женат?
— Знала.
Не испугалась, не потупилась, не опустила глаз, а краснеть она не могла.
— И это вас не остановило?
— Останавливало… Да ведь сердце не ЭВМ, программу не задашь.
— Сердцу не прикажешь, но себе-то можно было приказать.
— Приказывала, — вздохнула она. — Да к чему?
— Как это к
— Любовь аморальной быть не может, — гордо ответила она, как ответила бы индианка бледнолицему законнику.
Следователя тихо взорвало.
Перед истинной любовью он благоговел. Но Рябинин не считал любовь вершиной человеческого духа — были взлёты и повыше. Любовь имела один недостаток, принижающий её нравственное величие, — эгоистичность. Влюблённые становились эгоистами. Мир для них больше не существовал. Он расследовал не одно дело, порождённое эгоизмом влюблённых. И видел не одного парня, отталкивающего старушек ради своей подружки.
«Любовь аморальной быть не может…» Он это знал. Но он знал и другое: аморальным может быть поведение влюблённых.
— А как же его жена? — почти вкрадчиво спросил Рябинин.
— Какое мне дело до жены…
— Вот как! Значит, летом он с вами, а зиму с женой?
— Я всегда с ним, — просто ответила Рыжина, но вдруг добавила: — В мечтах.
Рябинин удивился: зачем ей понадобилась фальшь. В мечтах… Видимо, он вспугнул её откровенность своими моралистскими вопросами.
— Играете?
— Что играю? — не поняла она.
— Роль романтической влюблённой особы.
— Ничего я не играю.
Рябинина уже злила та откровенность, которую он вспугнул; злила, хотя её добивается любой следователь. И он не стал сдерживаться:
— Знаете, что меня удивляет? Ваше бесстыдство.
— Разве полюбить человека — стыдно?
— Да ваша прекрасная любовь такая же ложь, как и его образ, который вы тут изобразили!
— Почему… ложь? — вроде бы испугалась она.
— Место женщинам уступает, обед за повариху готовит… Как же он посмел женщину, жену свалить ударом кулака на пол? У вас с ним красивая любовь… А можно во время этой любви одну женщину бить из-за другой? У вас с ним красивая любовь… А можно во время этой любви писать жене письма тоже о красивой любви? Выходит, у этого идеального человека две красивые любви. Какой прикажете верить?
— Господи, что вы говорите…
Она смотрела на него удивлённо, как на совсем другого человека, который вдруг появился, заняв место Рябинина, и этот новый следователь продолжал наступать:
— Не верю я в вашу любовь, потому что вам наплевать на жену. Нельзя любить одного и причинять боль другому. Вы не любите — вы хотите хапнуть чужого мужа. И преуспели. Семья уже разбита.
— Он ударил жену… Из-за меня?
— А из-за кого же?
— И сам это сказал? — тихо спросила Рыжина.
— Неважно, кто сказал. Этого не скроешь. Да вы целуетесь на людях…
— Неправда! — чуть не вскрикнула она.
— Может, сделать очную ставку со стюардессой? — холодно поинтересовался Рябинин.