Глубокое бурение [сборник]
Шрифт:
— Быдла такая! — Тургений с досады пнул дверь, и та легонько открылась наружу.
Все ахнули.
По ту сторону догорал летний день. Путешественники увидели цветущий луг, на них пахнуло ароматом разнотравья, донеслось щебетание птиц.
Какое-то время компания молча созерцала пейзаж.
— И что, ты тут живешь?
— Да, — в один голос ответили Влас и Громыхайло.
— Ну что ж, будем прощаться, — решил Курзо. — Приятно было познакомиться.
— Верую! Эпическая сила!
Все оглянулись.
К провожающим приближалась изрядная толпа, в которой сквозь сумерки Трефаил начал различать знакомые лица: Касимсоты, Лысюка… остальные, правда, незнакомые, но их Сууркисат тоже не боялся. Эпическую силу славил субтильный шаман с рыжей бороденкой и бубном под мышкой.
Толпа остановилась на почтительном расстоянии.
— Мумукин, прощайся с жизнью! — заорал Биркель.
— А я? — обиделся Трефаил.
— Ты тоже! Наверное… — Касимсот-младший замешкался.
— Верую!..
Началась словесная перепалка. Мумукин тарахтел со скоростью парового пулемета, Трефаил поминутно обещал высосать глаз то одному, то другому, а то и всем сразу, Касимсоты наперебой сыпали угрозами, Лысюка обзывала неизвестно кого придурками бешенства… Слово за слово, и скоро вся делегация оказалась вовлечена в прения, не исключая хладнокровного Факми. Скоряк, не прекращая бить земные поклоны и «веровать», умудрялся то одному, то другому зазевавшемуся агенту давать здоровенного пенделя, и вскоре все смешалось настолько, что люди начали забывать, зачем сюда вообще собрались.
Пока Влас не сказал:
— Сюда что-то летит.
— Где? — Тяпа всполошился и опрометью бросился на стену.
— Это что за мужик? — спросил Люлик у Трефаила.
— Часовой местный.
— Куда это он?
— Стратегический объект охраняет. Э, погоди! Ты же его знать должен, если постоянно сюда за камушками ходишь!
Теперь удивился капитан:
— Это необитаемый остров, законсервированное месторождение.
Враги смерили друг друга взглядами. Потом посмотрели на стену, где часовой Тяпа неумело наводил зенитку на неопознанный летающий объект. Стрекот невидимого летуна становился все отчетливее, и столь же отчетливее становился шум пара в котле зенитного орудия — давление возросло до максимальной отметки.
И тут загрохотало. Часового с зениткой окутало паром, все замерли, и только Влас растерянно крутил головой.
— Дядя Мумукин, что он делает?
— Стреляет по паролету, это же очевидно!
— А там люди?
— Ну… как тебе сказать… наверное, да, — смутился Тургений.
В несколько прыжков кинконг достиг стены, разогнал пар и, обжигаясь и шипя от боли, выломал орудие и сбросил в море.
Вскоре стало понятно, что если «часовой» и попал в летательный аппарат, то несерьезно. Вот паролет сделал круг над крепостью, вот завис, вот сел… Едва стих шум двигателя, а показавшееся над краем стены солнце окрасило его корпус оранжевым, дверь машины распахнулась, и оттуда тоже посыпался народ… точнее, это был не народ, а самый что ни на есть цвет нации — Верховный Совет полным составом, кроме разве что Большого Папы. Агенты радостно завопили, увидав начальство, и только Димон не обращал на Распута никакого внимания:
— Верую!
Мумукин шепнул Трефаилу:
— А где Хэдэншолдэрс?
Люлик и Сууркисат обернулись на Тургения. Взгляды обоих не предвещали ничего хорошего.
— Чего я сказал-то?
— Это он! — заорали Трефаил и Касимсот.
— Нет! — Мумукин в ужасе зажмурился.
Сууркисат бросился к Власу:
— Малыш, хватай часового! Лови его! Лови!
Диктатор заметался по стене. Нельзя сказать, что Влас так уж старался поймать Большого Папу, но нервы у Вальдемара Некрасовича сдали. Он начал ругаться, угрожать, незаслуженно обозвал Власа засранцем и даже умудрился разок выстрелить из пистолета, который все это время держал в кармане. Пуля угодила кинконгу в нос, и из глаз малыша брызнули слезы.
Тут Хольмарк, до сей поры старавшийся не отсвечивать, с воплем:
«Маленьких обижают!» раскидал Верховный Совет с его прихвостнями, легко вспорхнул на стену, в мгновение ока настиг Хэдэншолдэрса, вырвал у него пистолет и надавал пощечин.
Далее свершился самый бескровный и полюбовный государственный переворот за всю историю Архипелага. Трефаил предложил всему Президиуму сдаться, или он немедленно всем глаз высосет. Угроза подкреплялась сопением обиженного великана и воплями «верую!», с которыми Скоряк принуждал Распута поклониться кинконгу.
Скоро рассвело окончательно, а за Дверью, наоборот, показалось багрово-красное светило. Предстояло самое главное — отправить малыша домой.
— Слушай, там уже поздно, — уговаривал Власа Тургений. — Может, завтра?
Но мальчик твердо решил, что приключений пережил выше крыши. Он решительно шагнул из-под купола наружу и закрыл за собой Дверь.
— Ну вот и все, — с облегчением вздохнул Тургений.
Но ни Трефаил, ни Ванзайц не разделяли мумукинского оптимизма.
Потому что Вальдемар, едва Дверь закрылась, таинственным образом преобразился из слабого и безжизненного кролика в голодного и злого удава. Большой Папа злорадно цыкнул зубом:
— Факми, убей их.
Донт сделал шаг вперед. Оружия у него не было, но как профессионал Факми мог делать работу даже голыми руками. Вопрос состоял в следующем: можно ли убивать людей, на которых снизошла благодать Божия?
В это время Дверь снова открылась, и невидимый Громыхайло, сидящий, очевидно, на плече у Власа, сказал:
— Горстью, горстью бери!
Влас наклонился и сгреб Верховный Совет, никто даже пикнуть не успел.
— Куда вы их? — спросил Сууркисат.
— Это мне компенсация! — отсалютовал Прохердей. — Ох, я ими и покомандую!
Потом Дверь закрылась, на этот раз — окончательно. Трефаил и Мумукин долго смотрели на голубой хрусталь неба, а потом Тургений на свою беду вспомнил:
— Адидасыч, еппона мама, ты мне сюрприз обещал!
Сууркисат наморщил лоб.
— А, помню, да. Я решил тебя на Лысюке женить.
Тут Мумукину и поплохело.
Необходимое заключение Лысюка очень быстро одумалась связывать жизнь с придурком бешенства и вышла замуж за Донта Факми. Очень скоро они отправились в свадебное путешествие по ту сторону купола.