Глубокое бурение [сборник]
Шрифт:
Торчок же, как обычно, торчал, и дело тут оказалось совсем не особенностях местной флоры. Весь секрет состоял в чаче, за которую он не заплатил. Чача оказалась весьма понтовой, и даже разбодяженная ягодками да травкой торкала в полный рост… ну просто чума. И первым увидел глюк именно Торчок.
Глюк заслонял собой треть небосклона и представлял чудовищных размеров глазное яблоко, вокруг которого сновало туда-сюда, щелкая острыми зубами, бессчетное количество пастей.
— Ну, — сплюнул Старое Копыто, насмешливо глядя на Желторота. — Спляшем на костях?
Желторот вытянул шею вперед, расправил крылья и задрал ладони вверх, отклячив задницу настолько далеко, будто все жизненно-важные центры у него находились именно в ней.
— Я к вашим услугам, — улыбнулся он.
И Торчок истошно завопил, и бородавка на его макушке заплясала из стороны в сторону, а его большие ладони распростерлись навстречу непонятно чему. Отвлеченные на этот крик соперники сначала скосили глаза на товарища, потом, проанализировав направление плавающего по поднебесью взора, скосили глаза в обратную сторону.
— Бич, видишь ли ты там то же, что вижу там я? — самым невинным голосом спросил у Старого Копыта Желторот.
— Да, бич, — ответил Старое Копыто.
— Дружба? — предложил Желторот.
— Протестую. Альянс, — Старое Копыто отверг предложение неприятеля, но тут же внес свое.
— Приемлемо. Драпаем.
В последовавшее ужасному открытию время, вплоть до наступления темноты, Ыц-Тойбол ставил эксперименты.
Гуй-Помойс, впавший в хандру, молча жевал останки сикарасек, которых они не смогли взять в дорогу. Он откровенно сокрушался, что пропадает столько провизии, но правило ходока — бери ношу по себе, чтоб не гнуться при ходьбе — помнил твердо. И вот надо же — не пропало мясо.
А Ыц-Тойбол развел такую бурную деятельность, что даже жарко стало.
Первым делом он определил границу, до которой идти можно нормально, а дальше — только иллюзия движения. Следы обрывались в два-по-десять и семь шагов от костровища. Причем самым интересным являлось то обстоятельство, что следы просто обрывались, то есть где-то, похоже, они с Гуй-Помойсом все-таки шли, потому что в противном случае осталась бы площадка, утоптанная лапами ходоков. Подобной площадки не было, значит… Значит, где-то их следы все-таки есть.
Пока он определял границы аномальной зоны, открылась еще одна интересная деталь: назад они вернуться тоже не могли. Поняв, что в обратном направлении он не продвинулся ни на шаг, Ыц-Тойбол аж заплясал от радости. Гуй-Помойс посмотрел на него с опаской: не свихнулся ли товарищ?
Но Ыц-Тойбол не свихнулся. Он наконец получил от жизни именно то, чего хотел.
Загадку.
В конце первого цикла экспериментов, то есть очертив границы их временного — Ыц-Тойбол ни мгновения в этом не сомневался — заключения, выяснилось, что ходоки оказались в центре правильного круга диаметром в пять-по-десять и четыре шага. Центром круга оказалось костровище, точнее — дыра в нем. Уже сама дыра наталкивала на определенные выводы, но Ыц-Тойбол не торопился. Его ум раскачивался, как маятник, в определенном ритме, и ускорять этот процесс не имело никакого смысла.
Вторым циклом экспериментальной деятельности Ыц-Тойбола являлась попытка выяснить, как же этот круг действует.
Сначала Ыц-Тойбол швырял камни, помеченные углем, за границу круга, очерченного любознательным ходоком для удобства, а потом выяснял, появятся ли они в круге. Это был самый драматический момент в исследовании аномалии, потому что ясно было видно: камни падают вне круга. Для надежности они вместе с Гуй-Помойсом накидали небольшой курганчик из камней. На них пространственная аномалия не распространялась.
Тогда Ыц-Тойбол сам выходил за границу круга, и довольно долго шел, но едва останавливался, как предательская черта оказывалась перед ним. Он заставил повторить те же действия Гуй-Помойса, и тут получалась совсем уж полная ерунда: Гуй-Помойс удалялся от него, но относительно костровища не продвинулся ни на шаг. Это был эксперимент с двумя веревками, суть которого заключалась в следующем: одна веревка имела длины ровно столько, сколько от костровища до границы круга, с запасом в полтора шага. Один ее конец закреплялся у костровища, другой сжимал в левой пятке Гуй-Помойс. Вторая веревка была в два раза длиннее первой, и ее с одного конца сжимал Ыц-Тойбол, а с другого, уже в правой пятке, все тот же Гуй-Помойс. По команде Ыц-Тойбола старый ходок отправлялся в путь. Первая веревка, равная радиусу круга, лежала абсолютно неподвижно, а вторая разматывалась, разматывалась, разматывалась, пока не натягивалась до упора. И вот что получалось: Гуй-Помойс уходил за границу круга ровно на пять-по-десять и четыре шага, что подтверждала натянутая как струна длинная веревка. Но одновременно он держал в руках и короткую веревку, а это значило, что он не ушел за границу круга ни на шаг.
Дурацкое ощущение, что тебя неизвестно кто дергает за хвост.
Но самое интересное произошло в тот момент, когда Ыц-Тойбол привязал с подсумку с пленной сикараськой веревку и выбросил подсумок за круг.
Тып-Ойжон до самого последнего момента надеялся, что воин все же разделит с ним трапезу, но Дол-Бярды все съел сам. Точнее, что-то он вывалил в пасть пан-рухху, бубнящему под нос тихие неразборчивые проклятия, но в основном — сам.
Голодный мудрец тихо глотал слюни и рассуждал на тему скорости, времени и расстояния, и приходил к каким-то странным выводам. Чем дольше он думал, тем холоднее ему становилось, и даже такой вопиющий инцидент, как говорящая верховая кляча, меньше повергал его в ужас, чем эти самые выводы.
— Доигрался… — сам себе сказал Тып-Ойжон.
— Простите? — уставился на него воин, ковыряя ножом в зубах.
— Вы давно выехали из города? — спросил мудрец, пытаясь сопоставить теоретические выкладки с суровой реальностью.
— Три дня назад, — не задумываясь ответил Дол-Бярды.
— Три дня? И вы догнали нас? Мы в пути уже этап с четвертью, — Тып-Ойжон окончательно убедился в своих опасениях.
— Кто это — мы? — удивился воин.
Тып-Ойжон задумался.
— Я и мой… кхм… брюл-брюл, — он впервые упомянул свою верховую клячу заодно с собой. В свете всплывших фактов требовалось как-то… кхм… соответствовать.
Однако брюл-брюл воспринял этот жест доброй воли под совершенно другим углом:
— Собственник. Эксплуататор, — брызгал он слюной, переступая на мозолистых пальцах. — Ты меня с собой не равняй, понял, да? Теперь на меня где сядешь — там и слезешь. Сам скотина.
Дол-Бярды сделал вид, что ничего этого не слышал.
— Видите ли… — сказал он.
— Ничего он не видит, — продолжал бесчинствовать брюл-брюл. — Я тебя кругами водил, кругами, он и на день перехода от города не уехал.