Глупая сказка
Шрифт:
Затем мой взгляд упал на противоположную стену. На чисто выбеленной стене висел в золоченой рамке портрет какого-то ученого. Портрет был старый, потрескавшийся, темный от времени. И ученый, на нем изображенный, был тоже старый-престарый, с седыми волосами и седой бородкой. Белое жабо облегало его шею, чуть провесившись на груди. Ученый сидел за столом, устало положив перед собой руки. Руки были выписаны особенно хорошо. С крупными синими венами, сильными пальцами, в желтых мозолях и узлах. Видно, это был какой-то средневековый ученый-практик, ученый-труженик. Глядел он пристально,
Это было так неожиданно: прыгать вниз, в погреб, ожидая упасть на песок, почувствовать запах подгнивающей капусты и соленых огурцов, и вдруг приземлиться на крашеный стерильный пол и встретиться с взглядом человека, смотрящего на тебя со старинного портрета.
С трудом оторвавшись от портрета, я оглядел помещение.
Оно было до того удивительным, что в первое время я стоял неподвижно, боясь пошевелиться.
Это был не погреб, а очень просторная комната с высоким потолком, с которого свисала современная люстра, в дальнем углу стоял черный резной, старинной работы стол со старомодным стеклянным чернильным прибором, стопкой чистой бумаги и стопкой книг. Возле стола находилось тоже старинное кресло с высокой спинкой и подлокотниками. Дальше вдоль стены возвышались шкафы, битком набитые книгами. Многие из них тускло поблескивали золотыми корешками. На шкафах стояли чучела птиц и зверей: совы, зайца, бурундука, орла. Чучела были сделаны умелыми руками. Они стояли, скосив глаза вниз, словно разглядывая меня. Взгляд у них был неприязненным, почти враждебным.
«А-а, прибыл наконец, – как будто говорили они. – Ну мы теперь тебе покажем…»
Я поспешил перевести взгляд дальше и наткнулся на узкую железную, такую же, как у Анны Васильевны, кровать. Даже шары были похожими: ржавыми, с кое-где еще сохранившимся никелем. На кровати, накрывшись с головой одеялом (тоже как у Анны Васильевны), лежал человек. Он лежал неподвижно, наверно, спал…
Я сразу почувствовал всю нелепость своего грохочущего прыжка.
Возле кровати стоял небольшой столик, уставленный пузырьками, очевидно, с лекарствами. Графин, стакан, блокнот и шариковая ручка. Шариковая ручка лежала с выдвинутым стержнем – очевидно, человек писал перед тем, как заснуть.
– Ты, сынок, прости меня, старую, – продолжала между тем Анна Васильевна. – Но мне больше не к кому обратиться… Родственников у меня здесь нет, знакомых хороших тоже… Не любят меня здесь… считают ведьмой, что ли… Может, потому, что я с травами да с ягодой дело имею… А ты, похоже, добрый человек… Вот я и подумала, может, ты поможешь…
Говоря так, хозяйка медленно приближалась к кровати. Я со страхом следил за ней. Я чувствовал, что сейчас она сделает такое, после чего не сможешь вернуться назад в свою уютную, пахнущую хвоей и дождем комнату, лечь на чистую холодную простыню, расслабить уставшие за день мышцы и заснуть спокойно, без сновидений…
Сейчас надо будет принять какое-то решение…
«Остановитесь! Я уйду!» – хотел крикнуть я, но не успел.
Анна Васильевна осторожно потянула с лица спящего одеяло.
Под одеялом лежал мертвец. Я сразу понял, что это мертвец, хотя лицо у него было спокойным, как у спящего, и руки не были скрещены на груди, а лежали вдоль туловища.
Но смерть успела сделать свое дело. Лицо человека выдавало это… Оно было слишком спокойным для спящего. Слишком хрупким, словно маска из парафина…
– Кто это? – спросил я. Мой голос неожиданно громко прозвучал в этой подземной комнате.
– Муж… – почти прошептала Анна Васильевна.
– Муж? Разве у вас есть муж? – удивился я. Почему-то я даже и мысли не допускал, что у моей хозяйки может быть муж.
– Да, муж… Он умер… Недавно… Вы разговаривали по телефону…
– Отчего он умер? – спросил я, лишь бы что-либо спросить.
– Не знаю… В последнее время все на сердце жаловался… Я ему уколы от сердца делала… В войну врачихе помогала, вот и научилась… А может, и не от сердца… Время пришло… Старенький он уже…
– Почему же вы не вызвали врача? – удивился я и вдруг сам не знаю отчего понял, что этого вопроса задавать не следовало.
Но Анна Васильевна с готовностью ответила:
– Враг он, – сказала она грустно. – Чего уж теперь скрывать… Все одно… Враг он всем… был…
– Чей враг?
– Вообще… Незаконный…
Хозяйка присела – на кровать в ногах мертвеца, я продолжал стоять.
– Барин это… Молодой Барин, может, слыхали?
– Барин? Какой барин? – пробормотал я и вдруг вспомнил: – Ах, Барин… Тот самый… Но ведь его убили… Не то немцы, не то партизаны… Легенда это…
Анна Васильевна покачала головой:
– Какая уж легенда, если мужем он был мне, сынок, все это время… И умер своей смертью… Час назад… Может, укол не успела ему вовремя сделать… Шприц разбился… Чугунок с водой на шприц упал – он и разбился… Пока другой достала… он в лес ушел, к деревьям своим подался… Никак прожить без них не мог… А может, и не в шприце дело… Земля позвала…
– Ну, а с немцами было у него что-то? – не удержался я, чтобы не задать этот вопрос.
Наверно, это был сейчас нетактичный вопрос, но я столько наслышался о Барине…
– Длинная это история… – Анна Васильевна опять покачала головой. – Вам уж расскажу… Ему все равно теперь… А мне… Чует мое сердце, не заживусь долго… Что теперь мне одной на земле делать? К нему пойду… Да ты, сынок, садись… расскажу.
Анна Васильевна пододвинула мне табуретку, стоявшую возле столика. Я присел. Хозяйка призадумалась.
– Жизнь вроде большая прожита, – сказала она наконец, – а рассказывать и нечего… Тутошняя я… И родители здесь родились… Почитай, весь наш род на этой земле жил… Из всего рода я тут одна осталась. Кого куда судьба разметала… Да то другая история…
Царскую власть еще помню… Мне восьмой годок шел, когда революция произошла… Старого Барина тоже захватила… Это он лес наш насадил… Раньше тут одна степь голая была… А потом и речка откуда взялась, и звери из других мест понабежали. Ну да небось читал в газетах… Все правильно пишут…
У старого Барина семья была: жена да мальчонка, – молодой Барин, значит… Старый и мальчонку к лесу да зверью приучил тоже… Вместе сажали, вместе с ружьями на лошадях по лесу скакали – от лихих людей владения свои охраняли, значит.