Глупости маленького Николя
Шрифт:
— Не сиди слишком долго и хорошенько вымой за ушами, а если я тебе понадоблюсь, позови. Я зайду попозже, только не трогай кран, — сказала мама.
Потом она вытерла глаза и вышла с папой, который смеялся.
Я быстро разделся и нырнул в ванну. Вода была довольно горячей — ух! ух! — но я быстро привык. Потом стал играть с мылом. Это было классно! Я намылил много пены, потом взял губку и прижал ее к шее — так забавно, когда вода стекает с губки. И тут мама открыла дверь.
— Все в порядке? — спросила она.
— Да оставь ты его в покое! — закричал откуда-то снизу папа. — Ты слишком его контролируешь! Ему уже не пять лет!
И мама ушла. Из-за пены воды совсем не было видно, как на море. Я взял беспарусный парусник и поставил его в порт — рядом с бортиком ванны. Потом утопил пароход с тремя солдатиками и лошадью. Но пароход утонул очень быстро и спаслась одна лошадь — она плавала на поверхности, потому что была деревянная. Я представил, что она тоже корабль.
И вдруг я вспомнил, что бабуля подарила мне маленький скафандр: было бы здорово в нем искать под водой солдатиков. Тогда я выпрыгнул из ванны, не вытершись и не одевшись, чтоб вышло побыстрее, и побежал к себе в комнату. Было очень холодно. Но как только я зашел к себе, из ванной донесся дикий крик. Я быстренько вернулся и увидел маму: наклонившись, она искала что-то в пене.
— Что такое? — спросил я.
Это было ужасно! Мама быстро развернулась, закричала, взяла меня на руки, промочив себе все платье, и шлепнула меня два раза, но не по лицу, и мы заплакали с ней вдвоем.
Папа прав, когда говорит, как трудно понять мам. А самое ужасное — я больше не принимаю ванну, как взрослый. Обидно! Потому что мама опять трет мне губкой лицо, «чвак-чвак».
СЕМЕЙНЫЙ ОБЕД
Сегодня замечательный день! Сегодня день рождения бабули, которая мама моей мамы, и каждый год в ее день рождения вся семья идет обедать в ресторан, и мы здорово проводим время.
Когда папа, мама и я пришли в ресторан, все уже собрались. Посреди ресторана стоял большой стол, украшенный цветами, и все кричали, смеялись и здоровались друг с другом. Остальные посетители ресторана не кричали, но смеялись.
Мы подошли поцеловать бабулю, которая сидела во главе стола, и папа сказал ей:
— С каждым годом вы все моложе и моложе, дорогая теща.
А бабуля ему ответила:
— Что касается вас, дорогой зять, то у вас усталый вид. Следите за своим здоровьем.
Потом появился дядя Эжен, папин брат — он толстый, все время смеется и от этого краснеет.
— Как поживаешь, брательник? — спросил он папу.
Я засмеялся, потому что не знал такого слова. Будет время — обязательно расскажу друзьям.
Я люблю дядю Эжена: он очень смешной и вечно рассказывает анекдоты. Обидно только, что когда он начинает их рассказывать, меня просят выйти. Из гостей был еще дядя Казимир, который почти не разговаривает, тетя Матильда, которая разговаривает постоянно, тетя Дороте, которая старше всех и вечно всех бранит, и Мартин — мамина кузина, которая очень красивая, и папа об этом ей сказал, а мама сказала, что это правда, но ей нужно поменять парикмахера, потому что ей не совсем удачно сделали укладку. Был еще дядя Сильван и тетя Амели, которая все время болеет — ей уже сделали кучу операций, и она только о них и говорит. И правильно делает, в общем, потому что все операции прошли удачно, и видно, насколько ей сейчас лучше. Пришли и мои двоюродные братья — я их не часто вижу, потому что они живут очень далеко. Были Рок и Ламбер, они помладше меня и очень похожи друг на друга, потому что родились в один день; их сестра Кларисса — моего возраста, в голубом платье; и мой двоюродный брат Элюа, который чуть повыше меня, но ненамного.
Каждый взрослый погладил нас по головам — Рока, Ламбера, Клариссу, Элюа и меня. Все сказали, что мы здорово подросли, спросили, хорошо ли мы учимся в школе, сколько будет восемь на двенадцать, а дядя Эжен поинтересовался, есть ли у меня невеста. А мама сказала:
— Эжен, вы все такой же!
— Ладно, — сказала бабуля, — давайте садиться за стол, а то и так уже припозднились.
Тогда каждый начал искать свое место за столом. Дядя Эжен сказал, что он всех рассадит.
— Мартин, — сказал он, — вы сядете рядом со мной, вы, Дороте — рядом с моим братом…
Но папа прервал его и сказал, что это не очень хорошая идея… Тогда тетя Дороте прервала папу и сказала, что мы не так часто друг друга видим и поэтому нужно быть вежливыми и не грубить. Мартин засмеялась, но папе было не смешно, и он сказал, что дяде Эжену просто необходимо быть в центре внимания; бабуля, в свою очередь, заметила, что, как обычно, все начинается хорошо, а один официант — он выглядел гораздо важнее всех остальных — подошел к бабуле и сказал, что уже достаточно поздно, а она ответила, что метрдотель уже поставил ее об этом в известность, пусть каждый садится, где захочет. И все наконец сели. Кузина Мартин — рядом с дядей Эженом, а тетя Дороте — рядом с папой.
— Я думаю, — сказал метрдотель, — что детей можно посадить в конце стола.
— Вы очень хорошо придумали, — сказала мама.
Но Кларисса заплакала, потому что ей хотелось сидеть рядом со своей мамой и прочими взрослыми, потому что она не сможет кушать, если ей не порежут мясо, что это несправедливо, и она прямо сейчас заболеет. Все люди в ресторане перестали есть и уставились на нас. Тут появился метрдотель, и вид у него был довольно усталый.
— Прошу вас, — сказал он, — прошу вас.
Тогда все встали, чтобы дать Клариссе место рядом с ее мамой, тетей Амели. А когда снова сели, все опять поменялись местами — кроме дяди Эжена, который по-прежнему сидел с Мартин, и папы, который остался между тетей Дороте и тетей Амели: та начала ему рассказывать про страшную операцию.
Я сидел в конце стола с Роком, Ламбером и Элюа. Официанты начали подавать устриц.
— А детям, — сказала тетя Матильда, — устриц не нужно, подайте им мясных закусок.
— А почему это мне нельзя устриц? — закричал Элюа.