Глушь
Шрифт:
Патриция огляделась.
«Никого», — довольно подумала она. Спрятавшись за дерево, Патриция, не задумываясь, скинула шорты и топ, заколебалась на секунду и отправила вслед за ними трусики и бюстгальтер. Напоследок посмотрела по сторонам.
«Все купаются в Лантвиле, — появилась в голове мысль, — а я купаюсь здесь. Так вот просто». На поле никого не было, а значит, незачем было смущаться. Поэтому она пожала плечами и пошла к пруду.
«Видишь? Ничего страшного», — сказала себе Патриция.
Она хихикнула. Взглянув на себя, Патриция удивилась
«Я голая. На улице!» — она снова хихикнула.
Душный ночной воздух лип к ее телу.
Цикады пели свои удивительные песни. Пруд был неподвижен — черное зеркало, отражающее идеальный диск луны. Ил просочился между пальцами ног, когда она вошла в водоем. Сначала вода доставала до лодыжек, затем, когда девушка прошла вперед, — до колен. Патриция подняла ногу и сделала шаг, готовясь почувствовать воду на бедрах.
Плюх!
Она неожиданно провалилась под воду. Выплыв на поверхность, Патриция засмеялась и поплыла по-собачьи. Прохладная вода после удушающей ночной жары смыла остатки напряжения. Внезапно ее охватило чувство всепоглощающей свободы: «Никто не знает, что я здесь. Я совершенно одна!»
Будто в целом мире никого не осталось, и она одна, голая и независимая, теперь наслаждается его благами. Луна, конечно, подглядывала за ней одним глазком, но кому она расскажет? Вытянув руки, Патриция почувствовала, что вода держит ее, облегая, словно роскошное платье. Она улыбалась и плыла дальше, отдавшись спокойствию.
Патриция была счастлива в тот момент.
Это был какой-то мешок. Холстина или несколько слоев мешковины. Она никогда не узнает, что именно. И она совсем не ожидала нападения.
Должно быть, он все время был в воде. Поджидал? Невозможно. Никто не знал, что она здесь. Патриция вообще решила прийти сюда только после кинотеатра.
Когда она повернулась, чтобы поплыть обратно к берегу, тяжелый мокрый мешок накинули ей на голову сзади и затянули шнурок.
Ткань поглотила крик.
Сильная рука сжала в замке ее шею. Атакующий греб к берегу, таща Патрицию за собой. Вторая мощная рука сжимала ее причинное место, будто оно было мячиком-антистрессом. Пальцы настойчиво стремились внутрь. Каждый раз, когда она пыталась вдохнуть и крикнуть, мешок лип к ее губам, так что получался только надсадный хрип. Ее лодыжки забились в иле, и она поняла, что они достигли берега.
Бац!
Удар твердого как камень кулака лишил ее сознания.
Тьма заполнила разум. Она умерла? Нет. Сознание понемногу начало возвращаться, и ужас вытеснила тошнота. Патриция открыла глаза, но не смогла ничего увидеть. Мешок с нее сняли, но глаза заклеили широкой полоской клейкой ленты. Она попыталась пошевелиться, запястья и лодыжки приподнялись... но только на пару сантиметров.
Она была связана.
Начали возвращаться чувства. Глаза были заклеены, но рот нет. Патриция глубоко вздохнула, приготовившись громко закричать.
Ладонь ударила ее по губам.
Что-то очень острое кольнуло шею.
— Чувствуешь?
Хриплый шепот.
— Это нож. Будешь шуметь, перережу горло. Поняла?
Тело горело, но она не могла пошевелиться. Паралич сковал каждую мышцу в теле, даже шею.
Кончик ножа уколол чуть сильнее.
Патриция с трудом кивнула.
— Если укусишь, отрежу язык и сиськи и оставлю их на пороге твоей мамаши. Усекла?
Патриция кивнула еще раз.
Липкая ладонь исчезла, но ее рот тут же накрыли слюнявые губы. Насильник, как назло, оказался страстным — хотел сначала поцеловать. Чужой язык впился в губы Патриции, пытаясь проникнуть в рот. Рефлекс заставил девушку зажмуриться, несмотря на повязку, а потом...
Сознание отключилось.
Дальнейшее было продиктовано защитным рефлексом. Еще несколько минут назад Патриции казалось, что за ней подглядывает луна, но теперь она сама обратилась вуайеристом и смотрела на себя как бы со стороны. Патриция разжала губы и позволила делать с собой все что угодно.
«Не борись с насильником», — прочла она однажды в женском журнале, поэтому приняла его язык. Привкус алкоголя и несвежее дыхание проникли в ее рот вместе со слюной. Затем насильник всосал ее язык, и она почувствовала щель.
У него не было двух передних зубов.
В конце концов отвратительный поцелуй закончился. Рот сместился к груди. Насильник всасывал соски Патриции в зазор между зубами и яростно охаживал их языком. Она чувствовала, что он голый, — горячее тело вдавливало ее в землю. Патриция отключилась, словно она не была частью всего этого.
Он больше не произнес ни слова.
Распятая на земле, она позволяла ему истязать себя, слюнявить живот. Соски гудели от яростных ласк его языка и оттого, что то и дело оказывались в щели между зубами. Через мгновение он уселся ей прямо на живот. Его мошонка легла горячим мешочком с пудингом на ее живот. Он мял ее грудь, будто хотел надоить молока. Было больно: Патриция подозревала, что останутся синяки. Его пальцы добрались до ее сосков, ущипнули, вцепились в них мертвой хваткой. Патриция извивалась под своим мучителем, когда он особенно сильно сдавливал ей соски, как будто вкручивал винты в стену.
Он изменил положение.
Все закончилось?
Глупый вопрос. Конечно, нет. Все только начиналось. Она все еще была привязана и только теперь поняла, как широко разведены ее ноги. Грубые ладони схватили ее за бедра, а рот...
О Боже!
Отвращение рухнуло на нее, как кирпичная стена под натиском жесточайшего ветра. Мерзкий язык напал на самую личную часть ее тела. Кончик прогулялся вокруг отверстия влагалища, стимулируя половые губы. У насильника был длинный язык, так как проникал он глубоко внутрь после каждого круга. Он делал это так долго — Патриция испугалась, что сойдет с ума или ее вырвет и она задохнется.