Глушь
Шрифт:
Еще несколько шагов — и Рики оказался у изголовья раскладушки. Он посмотрел на несчастного простака; молоток замер над головой жертвы, и в этот момент Рики заметил собственную тень на стене — силуэт вестника смерти.
Он улыбнулся, сердце забилось быстрее. Рики выглядел большим и величественным.
— Кто?..
Широко раскрытые глаза Поселенца мерцали в лунном свете. Рука поднялась вверх...
Слишком поздно.
Хватило одного удара. Рики ощупал голову парня и не обнаружил переломов.
Хорошая работа.
Не имело
К Рики пришло мрачное осознание: «Последним, что этот чудак видел в своей жизни, был я».
Ему это понравилось.
Он вышел на улицу за сумкой. Спичечные коробки, бутылка денатурированного спирта и ацетон заняли свое место в шкафу. Маленькая кастрюлька покинула гвоздик, на котором висела, расположилась на плите, и через пару секунд Рики высыпал в нее таблетки от аллергии.
«Осталось вытащить простофилю из кровати, полить хибару из второй бутылки со спиртом и зажечь», — наслаждался он действием.
Рики любил огонь. Ему нравилось на него смотреть.
В детстве он сжег дом с матерью и отчимом внутри.
«Сука сама напросилась. Позволяла хахалю заставлять меня и Джуниора...» — мысль оборвалась.
Когда Рики смотрел на огонь, ему казалось, что он чего-то стоит. Он словно приближался к трансцендентному... не то чтобы парень имел какое-либо представление о том, что это значит.
Немного попотев, Рики стащил Поселенца с раскладушки и оставил лежать на полу. Рики показалось, что мужчина не дышит, и увалень решил, что тот мертв. Рики бы с удовольствием сжег его заживо, но как уж легли карты.
В банке на кухонном столе плавало что-то похожее на маринованные яйца.
«О да! Обожаю маринованные яйца!» — обрадовался Рики.
В детстве мать часто их готовила, пока окончательно не спилась и не стала отключаться по ночами с бутылкой в гостиной, в то время как отчим свободно входил в комнату братьев и...
Ну, это другая история.
Он открыл банку и собрался было вытащить яйцо, но в нос ударила такая страшная вонь, что Рики показалось, будто кто-то огрел его обухом по голове.
«Пахнет хуже, чем дохлая псина!» — поморщился он и поставил банку на место.
— Папа?
Глаза Рики округлились, и он резко развернулся.
Черт возьми! Пожаловала непрошеная гостья.
Лунный свет падал на нее, как луч софита. Это была девочка-подросток, насколько он мог судить, но с юными Поселенками не угадаешь: многие из них расцветали в совсем нежном возрасте.
Но едва ли это было важно для Рики. Парень и так не отличался вменяемостью, а сейчас, распаленный жестоким убийством, предвкушая пожар, он готов был совсем слететь с катушек.
Кровь вскипела, кожу покалывало от возбуждения. В промежности стало тесно.
— Ты не мой папа! — воскликнула девочка со странным акцентом, свойственным членам клана, и с тревогой посмотрела на пустую раскладушку.
Тело лежало позади Рики.
«Она его не видит», — понял он. Теперь Рики заметил ее собственную раскладушку, втиснутую в угол комнаты.
— О, не беспокойся о папочке, дорогуша. Он ушел, но скоро вернется. А я его хороший друг.
Нижняя губа девочки задрожала, но Рики не обращал на это внимания: он пожирал глазами ее тело.
— Но я никогда раньше тебя не видела, — сказала она с недоверием.
— Ох, ну это ведь потому, что твой папа и я, понимаешь, работаем вместе на крабовых лодках.
Да уж. У Рики с головой все было не в порядке. А что насчет девчушки?
Даже не пытайтесь представить, что он с ней сделал, прежде чем поджечь лачугу и выскользнуть в ночь.
Часть третья
Патриции снились дым и огонь. Она бежала по лесу вдоль залитого лунным светом водоема, и, хотя вокруг нее бушевало пламя, она не ощущала ничего даже отдаленно похожего на страх. Напротив, Патриция чувствовала себя неуязвимой. Жар волнами расходился вокруг нее, но не причинял вреда. Вместо этого он будто усиливал пламя ее потаенных желаний.
— Вот что есть жара, — спокойно сказал голос. Это был доктор Салли, сидящий на стуле у деревьев. — Символика механизма снов. Наша воля руководствуется сознательными и подсознательными импульсами. Она выражает нашу суть с помощью субъективных построений — снов, — которые слишком сложны для реального мира.
Голос таял, словно дым. Патриция пыталась сосредоточиться на словах доктора и понять, что они могут значить применительно к ней, но куда больше ее беспокоило другое: почему она так спокойна посреди бушующего лесного пожара и почему от жара так приятно покалывает кожу? Она раскраснелась, почувствовала...
О Боже.
— Просто сон, — пробормотала Патриция. По крайней мере, она это понимала. — Это всего лишь сон. Мне не о чем беспокоиться.
— Правильно, — согласился доктор Салли. Но почему он походил на мертвеца? Лицо вытянутое и бледное, как старый воск. Темный костюм выцвел и кое-где прохудился.
Как будто он только что вылез из гроба, спустя месяцы после похорон.
— Наступил конец фрейдистской психодинамики, я полагаю, — разочарованно произнес он. — Боюсь, что в наше время психология мертва как наука. Я мертв.
Патриция рассмеялась.
— Но вы правы, — повторил он, его голос превратился в мрачный хрип. — Это сон, так что вам не нужно ни о чем беспокоиться.
Патриция смотрела на него сквозь дым.
— И вам не нужно беспокоиться о том, что вы делаете.
Дым поглотил его. Пламя взметнулось за ее спиной, и она побежала вперед, хотя все еще не чувствовала страха. Под ногами хрустели ветки и листья, земля под ними была такой теплой. Вожделение — знойное проявление ее женского естества — росло вместе с пламенем. В какой-то момент она прорвалась сквозь деревья и поняла, что бредет по берегу озера, нет — пруда.