Глушь
Шрифт:
Уютный старый дом, в котором она выросла, теперь, казалось, населяли призраки не только ее суровых родителей, но и убитых людей, Джуди, Эрни и всех грустных воспоминаний. Она почти въехала на подъездную дорожку, но в последний момент развернулась и направилась в южную часть мыса.
Если сам город выглядел заброшенным, то Сквоттервиль напоминал поселение во время эвакуации.
«Теперь это массовый исход», — подумала она. Ей стало интересно, сколько Поселенцев реально были вовлечены в наркоторговлю. Только те, кто стал жертвой конкурентов? Или внутри этого
«Мы никогда не узнаем. Они все уезжают», — Патриция покачала головой.
Они шли в гору, небольшими группами, тащили за собой чемоданы и мешки с вещами. Больше всего они напоминали беженцев, покидающих разбомбленный город.
«Куда они пойдут? Никому ведь и дела до этого нет», — подумала она.
Солнце садилось. Патриция сделала петлю вокруг дома, где разделывали крабов, поморщилась, увидев сгоревший пирс. От лодочного сарая осталась только зола, а на берегу были пришвартованы сожженные лодки. Воздух пропитался гарью, плотным запахом, таким же навязчивым, как и трели цикад.
В бухте виднелась торчащая из воды доска, та самая, что должна была приносить Поселенцам удачу. Казалось, доска теперь смотрела на разрушенные доки, превратившись в символ неудачи.
Неизбежное приближалось быстро, как хищник, преследующий олененка. Солнце сменила жирная желтая луна, провожавшая Патрицию до темного дома.
Она припарковала кадиллак и просто сидела внутри, слушая, как потрескивает остывающий двигатель.
Патриция не хотела входить в пустой дом.
Она поднялась по ступенькам, нахмурилась, увидев странный дверной молоток. Воображение обманывало ее несбыточными видениями: сейчас она войдет, почувствует запах домашней выпечки, а Джуди оторвет взгляд от духовки и объяснит, где она была последние два дня. Они будут смеяться и обниматься, и все снова будет хорошо.
Патриции заметила, что ее руки дрожали, когда она отпирала дверь. Дом полнился темнотой. Патриция пересекла фойе, включила свет повсюду на первом этаже, но дом из-за света показался еще более пустым. Ноги сами направились в кухню. Никаких ароматов выпечки — только пустой, безвкусный воздух. Патриции хотелось позвать Джуди, но она знала, что никто не отзовется.
Ее сестры не было дома и, вероятно, никогда не будет снова.
Она проверила автоответчик. Кто-нибудь звонил? Может, полиция оставила сообщение о том, что Джуди нашли, доставили в больницу для аппендэктомии или чего-то еще, и сейчас она выздоравливает и ждет ее?
— У вас... ноль... сообщений.
Патриция вернулась в кухню, за соком, но рука замерла в воздухе, так и не коснувшись ручки холодильника. Магнит в виде клубники удерживал на двери записку: «Купить муку, молоко, яйца, кофе». Каракули Джуди. Патриция уставилась на список и заплакала.
Не раздеваясь, она пошла спать. Окно спальни уставилось на нее. Теперь Патриция заперла его, задернула занавески, но, вспомнив, что Эрни делал по ту сторону две ночи назад, она испугалась.
«Сперма мертвеца у меня на подоконнике, — подумала она. — Всего в нескольких шагах».
От одной мысли свело живот. Можно было поспать в другой комнате, но в какой? Той, где ночевал Эрни? Или Джуди? Или в комнате родителей наверху? Нет, их все занимали призраки, и Патриция не собиралась их тревожить.
Она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Ей казалось, что в темноте появляются лица.
«Окно, окно...» — шептала часть ее разума.
«Там ничего нет! Забудь и засыпай уже!» — прикрикнула она на себя, но голос рассудка не утешал. В конце концов она сбросила покрывало, вздохнула и отодвинула занавеску.
«Видишь? Никого нет, — успокаивала она себя. — Никто не подглядывает, никаких монстров».
Двор выглядел умиротворяюще-спокойным. Ночные цветы распустились, подставив лепестки мягкому свету взошедшей на самую вершину небосклона луны. Ничего необычного.
Забравшись под одеяло, Патриция свернулась клубком. Где-то в зале тикали часы. Дом несколько раз скрипнул, отчего она вздрогнула.
«Пожалуйста, Джуди. Пожалуйста, приди домой. Пожалуйста, пусть с тобой все будет в порядке», — засыпая, молилась она.
Кошмар накинулся на нее, словно хищник. Она была в своей спальне, в той же зернистой темноте, и лежала, обнаженная, на кровати. Лунный свет затопил комнату и лег на ее нагую плоть: светлая кожа вспыхнула полупрозрачным сиянием, а пупок превратился в темную, как чернила, тень. Ноги были раздвинуты к окну, ее естество позорно выставлено напоказ.
Как бы она ни старалась, ноги ее не слушались. Она не смогла бы их сдвинуть даже под дулом пистолета.
«Лунный свет здесь? — думала она. — Шторы же закрыты. Я знаю, что закрыты. Я сама только что задернула их».
Она все еще не понимала, что очутилась во сне.
Сквозь покалывающие укусы страха пробился вопрос: «Кто-то, должно быть, открыл шторы?»
Затем: «Окно...»
Она решила не смотреть, но в этот же момент неведомая сила — возможно, призрачная рука отца — подняла ее голову.
Взгляд Патриции скользил между внушительными холмами грудей, по плоскому животу и дальше так, что крошечный пучок волос на лобке напоминал мушку прицела, сквозь который она целилась в окно.
Занавески исчезли. Лунный свет бесцеремонно лез в комнату, как наглый незваный гость. Она чувствовала себя униженной и грязной. Любой случайный прохожий, оказавшийся на веранде, мог заглянуть внутрь и увидеть ее, голую, будто специально выставлявшую самое сокровенное напоказ. Что о ней подумают?
Но...
«Слава Богу. Там никого нет», — успокоилась она.
Часы в зале тикали громче, чем обычно. И быстрее. Она продолжала смотреть на свое тело и в окно, видела, как ее груди поднимаются и опускаются все быстрее, плоский живот вздрагивает, а затем, сквозь тиканье, она услышала что-то еще.
Хруст где-то во дворе.
«Шаги», — поняла она.
Патриция оцепенела; она чувствовала себя как живой человек, запертый внутри статуи. У оконной рамы неожиданно появилась тень. Крик так и застыл у нее в груди.