Гнев Бога
Шрифт:
Едва тяжёлые шаги преторианцев затихли в противоположном конце дворца, как Гортензий отступил к малоприметной двери, распахнул её, протянул руку в тёмное помещение и вывел в зал рослого, широкоплечего юношу, голова которого была тщательно закутана плащом.
Август вздрогнул при виде незнакомца и, почувствовав слабость в ногах, оперся руками на спинку кресла.
– Кто это?
– Твой сын Агриппа Постум.
Молодой человек рывком сорвал с себя плащ и несколько секунд вглядывался в растерянного старца, а потом
Потрясённый принцепс выставил вперёд ладони, словно защищаясь, и хотел отступить назад, но упал на спину и с гримасой боли и страдания на лице, с глазами полными внезапных слёз обхватил сына за плечи. Встал перед Агриппой на колени и прижал его к своей груди.
– Мой маленький, бедный сын. Я предчувствовал, что ты здесь…– он благодарно взглянул на Гортензия, – Я благодарю тебя, мой друг, что ты нарушил мой приказ и дал мне возможность увидеть моего мальчика.
Принцепс и его узник стояли друг перед другом на коленах и, обливаясь слезами, восклицая бессвязные слова, целовали друг другу руки.
– Сын, прости мне мою жестокость. Я плохой отец.
– Нет-нет, ты не жестокий, – протестующее затряс головой Агриппа. – Я помню, как однажды в детстве я упал с коня. Вывихнул ногу. После этого я пугался темноты, а ты сидел рядом со мной день и ночь и развлекал меня сказками.
– Так ты не забыл на острове Планазия?
– Я вспомнил всё! – С отчаяньем в голосе ответил Постум и прижался головой к груди отца.
– Что же ты ещё вспомнил, маленький мой мальчик?– ласково спросил Август.
– Как ты мне вытаскивал зубами занозу из ноги, а я брыкался и хохотал, и выбил тебе зуб.
Август счастливо рассмеялся, и они, плача, сжали друг друга в объятиях. Несчастный отец отстранился от сына и с ужасом глянул на него, обхватил свою голову дрожащими руками и со стоном закачался.
– О, боги, что я наделал. Ведь я обрёк тебя на смерть.
Вперёд шагнул Гортенщий и, кашлянув в кулак, негромко сказал:
– Цезарь, ещё не поздно всё исправить. И позволь мне сказать…
– Говори, мой друг.
– Постум за последние два года вёл умеренную, скромную жизнь.
– Я знаю.
– Он много раз пытался покончить самоубийством…
– Знаю, знаю.
–…но не потому, что Постум в свои восемнадцать лет пресытился жизнью. А из стыда за позор, нанесённый тебе, Цезарь.
Август сильным движением руки остановил Гортензия. Сел в кресло и посадил рядом с собой юношу. Сенатор отступил в глубину зала, к статуе Юпитера и, обняв ноги олимпийского бога, замер.
Наступила тишина. В эту минуту в душе Августа столкнулись холодная рассудочная идея умного, дальновидного политика с чувством любящего отца. Вот на одной стороне жизнь республики, а на другой …жизнь сына. Что победит?
Ах, если бы Юлия и Постум хитрили в своей любви к нему, то у него было бы хоть маленькое оправдание перед своей совестью отца! Но как раз эти двое были самыми искренними с ним в своём постоянном преклонении и любви к нему и в детстве и в юности. И он всегда помнил об этом, и мучился от того, что вынужден был сослать их на далёкие острова. «Разумеется, Тиберий не пощадил бы Постума, если объявить их соправителями…Мальчишка глуп, но тем он и дорог сердцу отца…»
Август прижался щекой к голове сына и задумчиво сказал:
– А если назначить в завещании Постума наследником?
– Да, Цезарь, – тихо откликнулся Гортензий, – если тебе дорог сын. Ведь ты знаешь Тиберия.
– Мне нужно подумать в спокойной обстановке.
Гортензий выскочил из-за статуи и протестующее махнул рукой.
– Нет! Не обманывай себя! Ты не бросишь сына в пасть зверя!
– Ты хочешь, чтобы я переписал завещание?
– Да. Прямо здесь, сейчас. А утром я сам зачитаю его в курии перед Правительством, потом перед народом и отдам в храм Весты.
Август опустил голову. Теперь, чувствуя рядом с собой живую плоть сына, он был готов на всё лишь бы дать ему долгую жизнь. Этот юноша с простодушным лицом был дороже Августу всей республики.
Принцепс сильно ударил себя кулаком в грудь
– Я отец, и я прав!
Гортензий торопливо принёс из угла стол, вынул из-под тоги пергамент, чернильницу, кисть. Разложил всё перед Августом и встал за его спиной.
Принцепс начал писать. Его суровое лицо выражало твёрдую непоколебимую волю.
За окном наступил рассвет.
Закончив составление документа, Август свернул пергамент и отдал его Гортензию.
– Сегодня, в восемь утра ты огласишь моё завещание перед Правительством…– он иронично покривил губами, -…ну, а Тиберий с его дурацкой манерой играть пальцами отправится в вечную ссылку на свой любимый остров Родос. – Он обнял сына и погладил его по голове. – Мальчика пока спрячь в садах Мецената. Я боюсь и Ливию.
Когда все покинули дворец, египтянка обернулась к дрожащему Вергилию . и он увидел на её лице загадочную улыбку.
– Я забыла сказать тебе: кто я.
– Кто же ты?
– Меня зовут Юлией –младшей.
– А кто твой отец?
– Мой отчим Тиберий Нерон Агенобарб, сын Цезаря.
– О!
– А мой дед Август Цезарь…И вот прекрасный случай для мести.
– Какой мести? И кому?
– Цезарю за мою мать Юлию – старшую, которую он сослал на остров.
– Но разве Тиберий сможет что-нибудь изменить?
– Не знаю, – ответила Юлия, рассеянно глядя вокруг себя.
Вергилий был поражён тем, что он узнал страшную тайну республики. Ему хотелось как можно быстрей убежать вон из этого дворца, из Рима в ту далёкую виллу, которую ему подарил Меценат. Юноша задыхался от страха и волнения.