Гнев Божий
Шрифт:
— Ты понял — этот гад решил над нами поиздеваться, — сказал Ван Хорн.
— Это мне уже давно ясно. Если бы ты не разыгрывал из себя священника, он, может быть, отнесся бы к нам по-другому.
Мои слова его почему-то очень рассмешили, и он громко расхохотался, чем явно рассердил лейтенанта. Кордона, бросив на нас злобный взгляд, приказал своим солдатам сворачиваться.
Время после полудня оказалось для нас продолжением ада, которому, казалось, уже не будет конца. Ближе к вечеру вновь полил сильный дождь. Промокший до нитки и стучащий зубами от холода, я производил жалкое
Наконец поздно вечером федералы, остановившись у развалин саманной постройки, решили расположиться на ночлег. Обессилев, я упал на землю и, пытаясь хоть как-то укрыться от дождя, пополз к остатку стены разрушенного строения. Солдат ослабил веревку, которой я был привязан к лошади.
Мы прошли около тридцати миль, и нам предстояло преодолеть еще двадцать. С трудом разомкнув веки, я увидел рядом с собой Ван Хорна.
— Старею, Киф, — промолвил он. — Вот в чем дело.
Лицо священника было серым от усталости, но он все же нашел в себе силы мне улыбнуться.
— Ты знаешь, этот малый мне решительно не нравится.
Солдаты из ближайших к лагерю зарослей кустарника принесли хворост и развели три небольших костра. Вскоре во влажном воздухе ночи соблазнительно запахло кофе и жареным беконом.
Спустя некоторое время неподалеку от нас, с жестяной кружкой в одной руке и сковородкой с фриолями в другой, появилась Виктория. К ней тут же подбежал Кордона и, больно ударив девушку по руке, вышиб из ее рук кружку с кофе.
— Я же сказал, этих двоих не кормить, — резко сказал он и, взглянув в полные боли глаза Виктории, замолк.
— Ты получаешь от этого удовольствие, сынок? — спросил его Ван Хорн.
Лейтенант, сжав кулак, вскинул руку и с огромным трудом удержался, чтобы не ударить священника. Затем он схватил девушку за плечо и оттащил ее обратно к костру.
С наступлением темноты дождь усилился, тем самым еще больше усугубив наше состояние. Съежившись в комок, я и Ван Хорн продолжали сидеть под проливным дождем. Кое-кто из солдат изредка поглядывал в нашу сторону. Лейтенант Кордона не обращал на нас никакого внимания. Расположившись в одиночку у отдельного костра, он курил одну сигарету за другой и чашку за чашкой поглощал горячий кофе.
Наконец Виктория, не выдержав, решительно поднялась с места, сняла с лошадей пару попон и направилась к нам. Одну из них она протянула священнику, а второй, присев рядом со мной, накрыла нас обоих. Солдаты, посмотрев на лейтенанта, удивленно переглянулись и шепотом переговорили о чем-то между собой. Кордона продолжал спокойно сидеть у костpa, а я испытывал чувство гордости от того, что смогли одержать над ним хотя и маленькую, но все же победу.
От холода я дрожал, словно осиновый лист, зубы лихорадочно стучали. Тело девушки плотно прижалось ко мне, и я начал постепенно согреваться. Видя, что я еще дрожу, Виктория прижала мою голову к своей груди и, прикрыв попоной, словно баюкая младенца, стала покачиваться из стороны в сторону. В эту минуту я забыл все: ее возраст, происхождение. Сладкая дрема сковала мне глаза. Сейчас она была просто женщиной, которая в данный момент поступала так,
Ночью ливень прекратился. Безоблачное утреннее небо, по которому начало медленно всходить яркое солнце, было ослепительно голубым. Вскоре наступил жаркий день, и обильно политая дождем земля через несколько часов высохла настолько, что под копытами лошадей дорога вновь запылила.
Жара становилась все более невыносимой. Бредя по дороге в огромном облаке пыли, мы с Ван Хорном едва могли дышать. К полудню, когда колонна остановилась на привал, я был на пределе физических возможностей. До этого я уже несколько раз терял сознание, и всем приходилось останавливаться, пока меня приводили в чувство. Даже Кордона не возражал, когда мне давали воды.
Из-за мучений, которые я испытывал, я не думал о том, как Ван Хорн справляется со своими. Во время привала, открыв наконец глаза, я увидел лежащего рядом священника. Вид у него был не лучше моего.
— Обязательно выживу. Не доставлю этому мерзавцу удовольствия, — устало прохрипел он. — Пусть победа будет небольшая, но моя.
Все тело горело. Я перевалился на спину и увидел рядом стоящую на коленях Викторию. Держа в руке фляжку с водой, она испуганно смотрела на меня. Я попытался улыбнуться, но потрескавшиеся губы причинили сильную боль.
Девушка дала мне немного попить, а затем опрокинула фляжку и вылила остатки воды мне на лицо. Кордона, с кружкой кофе в руке, отошел от костра и, подойдя ближе, стал наблюдать за нами.
— Доволен? — злобно проворчал Ван Хорн. — Или нам полагается еще и умереть?
Лейтенант молча повернулся и отошел к костру. Было видно, что слова священника его никак не задели. Перед тем, как снова тронуться в путь, меня подтащили к мулу и меж связанными руками продели луку вьючного седла. Таким образом, я снова должен был идти пешком, но упасть при этом я уже не мог.
То же самое солдаты проделали и с Ван Хорном, прицепив его к другому мулу. Так мы, в нескольких ярдах друг от друга, преодолели последние до Гуилы мили. Большую часть пути меня фактически волок за собой мул. Мои ноги едва касались земли.
Не помню, как мы оказались в Гуиле. Я пришел в себя после того, как мне на лицо выплеснули ведро воды. Я лежал на спине и, открыв глаза, увидел склонившегося надо мной Кордону.
— Нормально, Киф, соберись, с силами, — произнес он. — Мы уже прибыли.
Двое солдат, подняв меня на ноги, повели по двору в сторону какого-то строения. Впереди шагал Ван Хорн, также поддерживаемый с обеих сторон конвоирами. Как только мы миновали большую дубовую дверь здания, по запаху внутри я сразу понял, что снова попал в тюрьму.
Тюремная камера, в которую нас поместили, была не лучше отхожего места. Думаю, нам намеренно отвели такую. Но и этого лейтенанту показалось мало. Уходя, он распорядился, чтобы на нас надели кандалы. Однако меня уже ничто не волновало. Как только за солдатами захлопнулась дверь, я упал и забылся в блаженном сне.