Гнев Божий

Хиггинс Джек

На подъезде к селению нам встретилась отара овец и трое дряхлых пастухов. Старики поначалу удивленно уставились на нас, а затем быстро скрылись в воротах. Как только мы миновали стену, нас окружила шумная толпа из дюжины босоногих ребятишек. Янош швырнул им через окно горсть мелких монет. Но дети с криками продолжали бежать за автомобилем, пока мы не остановились у входа в гостиницу. Обветшалое здание с обшарпанным фасадом, разрушающееся под лучами жаркого солнца, до которого никому не было дела, производило жалкое впечатление. Над входной дверью была

прикреплена табличка со словами: «Каса Мойяда».

Я вылез из машины и открыл заднюю дверь, чтобы выпустить Яноша. Ребятишки молча, выстроившись поодаль полукругом, принялись нас разглядывать. Из соседних домов с криками выскочило несколько женщин, и детям с большой неохотой пришлось разбежаться в разные стороны.

В тени, падающей от крыльца, прислонившись к стене гостиницы, на корточках сидели старики. Типичные батраки, бедно одетые, отмеченные печатью преждевременной старости, с усталыми, испещренными морщинами лицами. Эти люди, с раннего детства работавшие словно лошади, чтобы как-то свести концы с концами, с чем пришли в этот мир, с тем и уйдут из него, так ничего и не достигнув.

Внутри гостиницы было сумрачно и прохладно. В холле с каменным полом стояло несколько столиков со стульями, барная стойка с тщательно вымытым прилавком, за которым в ряд выстроились бутылки со спиртными и прохладительными напитками. Ни посетителей, ни барменов не было. Янош постучал тростью по прилавку и плюхнулся на стул. По его лицу вновь заструился пот.

Неожиданно я услышал чье-то прерывистое дыхание и, повернувшись на звук, увидел в дверном проеме слева от барной стойки женщину лет сорока. Наше появление, казалось, привело ее в ужас. Самым примечательным в ней был ее огромный живот. На сносях и может разродиться в любую минуту, определил я, в противном случае все мое медицинское образование ничего не стоило.

Позади нее появился высокий, худощавый мужчина средних лет с густой проседью на голове. Пышные усы также были с сединой. Поспешно натягивая на себя пиджак, он что-то пробормотал женщине, затолкал ее обратно в комнату и вышел нам навстречу.

— К вашим услугам, сеньоры.

— Кто ты такой? — властно спросил Янош.

— Рафаэл Морено, сеньор, владелец гостиницы, а также мэр Мойяды.

— Ах так, — произнес Янош и вытер с лица пот. — Меня зовут Янош, а это мой помощник, сеньор Киф. Мы прибыли по приглашению дона Энджела де Ла Плата, чтобы осмотреть его рудник.

Морено, казалось, был не в состоянии вымолвить даже слова, поэтому Янош продолжил:

— Нам требуется жилье. Разве не понятно? Два номера.

В этот момент в холл вошел Ван Хорн. Надо было видеть, что произошло с Морено, какое потрясение и удивление отразилось на его лице при виде священника. Он сделал шаг назад и быстро перекрестился.

— Этот добрый человек — отец Ван Хорн. В Гуиле он попросил подбросить его, когда узнал, куда мы едем, — пояснил Янош. — Будьте добры, покажите дом священника.

— Дом священника? — произнес Морено и удивленно посмотрел на Яноша. — Но здесь такого нет, сеньор. У нас в Мойяде

нет священника.

— А теперь будет, сын мой, — с удивительной мягкостью в голосе сказал Ван Хорн. — У вас есть церковь. Будет и священник.

Неподдельный ужас застыл на лице Морено.

— Никаких священников, святой отец. Здесь это запрещено, — выдавил он и отчаянно замахал руками. — Свободных номеров у меня нет. Гостиница переполнена. Понимаете? Вы должны уехать отсюда. Все. А вы, святой отец, — обратился он к Ван Хорну, — в первую очередь.

С этими словами Морено покинул нас, демонстративно захлопнув за собой дверь.

В воздухе воцарилась зловещая тишина. Я зашел за барную стойку, нашел три стакана и наполнил их пивом из керамического кувшина, стоявшего в ведре с холодной водой.

— Я рассчитывал, что его предупредят о нашем приезде, — сказал я.

— Или должны были предупредить, — заметил Ван Хорн и, отхлебнув из своего стакана, покачал головой. — Похоже, здесь каждый разыгрывает свою партию.

— Тогда позвольте поинтересоваться, каковы наши следующие действия? — спросил Янош.

— Самые естественные в сложившейся ситуации. Каждый продолжает играть свою роль. Вы, как и положено, проявляете доброту по отношению к ближнему и подбрасываете меня с моими пожитками к церкви, а сами отправляетесь на гасиенду, встречаетесь с доном Энджелом и сетуете ему на свою неудачу. Возможно, он разрешит ваши проблемы.

— А тебя оставляем одного, — заметил я.

Ван Хорн мрачно улыбнулся и поднял левую руку, в которой держал большую дорожную сумку.

— Пока она со мной, одиночества я не почувствую, — ответил он. — Ну а теперь пора трогаться.

* * *

Как только мы взошли на крыльцо, в нос нам ударил запах грязи и запустения. Дверь церкви была не заперта по одной простой причине — замок в ней был сломан. Ударом сапога Ван Хорн распахнул ее и вошел внутрь.

Помещение церкви являло собой картину только что закончившегося побоища. На полу валялись перевернутые, искореженные деревянные скамейки, на побеленных известью стенах углем были начертаны всевозможные ругательства. Повсюду виднелись кучки дерьма. Здесь гадили не только собаки, но и люди. Не пощадили даже старинный алтарь, сложенный из гладкого серого камня. В его центральной части мелом была изображена самая вульгарная из тех, что мне доводилось видеть, картина полового акта.

Некоторое время Ван Хорн молча смотрел на оскверненный алтарь, затем осторожно коснулся его рукой.

— Бедные невежественные глупцы, — произнес он. — Ведали они, что творили? После такого варварства церковь необходимо заново освятить.

Он распахнул дверь и вошел в боковую комнату, служившую, очевидно, ризницей. В ней стоял стол, старый шкаф для одежды. Была даже узкая железная кровать с матрацем, на котором можно было подхватить любую из известных человечеству болезней.

— Меня это устроит, — сказал Ван Хорн, оглядывая ризницу. — Помогите внести сундук, а потом займемся вашими делами.