Гнев божий
Шрифт:
Гагик закусил губу, соленая влага полилась в рот – только бы не закричать, только бы не… Бандитов было человек двадцать, одному ему с ними не справиться, и артиллерию тоже не навести. Только смотреть… и запоминать до конца жизни.
Один из опоновцев собирал оружие и сносил его в кабину «КамАЗа», второй залез в нее на место водителя, спихнув труп, – и машина взревела двигателем, приветствуя новых хозяев. Покончив с трупами, несколько опоновцев стали вытаскивать из багажного отделения автобусов сумки и потрошить их, ища, чем бы поживиться. Все сносили в «КамАЗ» и один из «УАЗов».
Потом один из опоновцев, повинуясь команде другого, странно повел себя. Сначала он достал пачку сигарет из кармана. Каждую из них он обламывал, где-то наполовину, где-то на две трети, прикуривал, выкуривал немного – и аккуратно клал за землю в разных местах. Потом он взял какой-то пакет и начал еще что-то разбрасывать. Потом опять взялся за сигареты, и так он подошел вплотную к тому месту, где прятался Гагик Бабаян. Опасаясь быть замеченным, он опустил голову и замер, как парализованный.
– Ты что делаешь, сын осла? Я тебе что сказал делать?
– Но мюдюрь Гуссейн, я делаю в точности так, как вы мне приказали!
Голос был знаком Гагику! До боли знаком, только он не мог понять, откуда, где он его слышал, а поднять голову и посмотреть он не смел.
– Вот идиот! Когда ты бросаешь сигарету, ты что делаешь?
…
– Ты ее тушишь, сын осла! Ты делаешь ногой вот так! О Аллах, за что ты мне послал таких идиотов!
– Но мюдюрь Гуссейн, если я буду топтать сигареты ногами, как же все узнают, что они армянские?
– Это не твоего ума дело, сын осла, кому надо – тот увидит. А вот если они будут лежать вот так – то все увидят, что они просто кем-то положены. Ты газету где бросил?
– Вот там. Но мюдюрь Гуссейн, а как же патроны?
– А кто узнает, что они азербайджанские, у нас одинаковое оружие?! Никто ничего не узнает, если такой тупой осел, как ты, не откроет свою пасть! А если откроет – то, клянусь Аллахом, я вскипячу на костре казан с маслом и вылью его в болтливые рты, чтобы они больше никогда не могли открыться! Иди к машине, идиот, и покажи заодно, где ты бросил газету! О, Аллах…
Шаги начали удаляться…
Возня у расстрелянной колонны продолжалась еще недолго, потом одновременно взревели моторы «КамАЗа» и «УАЗа». Бандиты взяли все что могли и уезжали с добычей.
И тут Гагик вспомнил. Вспомнил все. Осознание было столь ярким, что он схватился за автомат, готовый умереть, но убить, остановить этого… – но было уже поздно.
– Эй, армян!
Это был Али. Али Мухаджиев. Тот самый Али – Муха из Сумгаита, ублюдок, который ударил заточкой в спину трудовика Пал Палыча и чуть не зарезал его! Это был Али… из Сумгаита… в котором тогда…
Встав из-за укрытия в полный рост, ничего и никого не боясь, шатаясь как пьяный, Гагик Бабаян подошел к расстрелянной колонне, к выложенным в ряд убитым и ограбленным людям, к «УАЗу», в котором была открыта дверца, и на землю капля за каплей, весомыми, безмерно весомыми каплями капала багровая человеческая кровь.
Гагик Бабаян стоял так какое-то время. Стоял и смотрел. Потом бросился бежать к лесу. Тоже – как тогда…
Во всем, конечно, обвинили армян.
Ретроспектива
Февраль 1990 года
Кабул, Демократическая Республика
Афганистан
Вернувшись, моджахеды так и не поняли, что произошло, считалось, что он погиб во время очередного боя – Алим получил орден Звезды первой степени, который остался лежать в сейфе ХАД, и смертный приговор от исламской шуры Афганистана, вынесенный полгода спустя. В Афганистане трудно было что-то утаить.
Шурави уходили. Разворачивался процесс примирения, который Алим и многие другие его сослуживцы не понимали и не принимали. Они знали, что есть много солдат, которые избегают стрелять по моджахедам, специально целятся мимо, потому что они соотечественники и единоверцы, и осуждали их. Какие же это соотечественники? Они ушли на ту сторону границы – их дело, вольному – воля. Но зачем они обратно идут сюда? Если им не нравится жить в Афганистане – пусть живут там и дадут афганцам, живущим в стране, жить так, как они хотят. Почему они говорят, что хотят свободы – но на самом деле посягают на свободу других людей?
И как можно считать соотечественниками и единоверцами тех, у кого на руках кровь твоих товарищей?
И Алим, и многие из его товарищей и даже некоторые шурави, с которыми Алим поддерживал связь, считали, что никакого примирения быть не может. И надо, даже если шурави уйдут – стоять насмерть, защищая свою страну и свой народ. Алим был уверен, что они выстоят.
Надо сказать, что Алима, в отличие от многих его товарищей, не поразила болезнь размежевания, коснувшаяся многих в партии. Он был всего лишь нищим пацаном из придорожного кишлака, которого новая власть вылечила, выучила и научила воевать. За это он был ей благодарен, точно так же, как он был благодарен спасшим его жизнь шурави. Он не понимал сути дискуссий, которые, бывало, вели и его товарищи в казармах, он не понимал разницы между Парчам и Хальк и вообще мало кто понимал [50] . Зато он воевал, и воевал честно – в операции «Магистраль», ставшей лебединой песней боевого содружества афганцев и шурави, они не только провели в заблокированный душманами город все, что хотели провезти, но и едва не разгромили всю группировку моджахедов в этом районе. Не случилось этого только благодаря политике национального примирения и предательству Кабула [51] .
50
И автор тоже не понимает. Трагедия Афганистана социалистического периода заключалась в том, что там, как и на всем Востоке, людей объединяет не преданность какой-то идее или партии. Людей всегда объединяет преданность конкретному человеку. Пока ты этого не понимаешь, ты не поймешь Восток. Если ты хочешь сделать что-то на Востоке – ищи человека, который тебе это сделает, не пытайся рассказывать сказки про демократию или развитой социализм. Этого не поймут.
51
Во время операции «Магистраль» советским и афганским войскам удалось не только зачистить дорогу на Хост, но и заблокировать крупную группировку душманов (более двух тысяч человек) в базовом районе Срана, отрезав банду от границы. В банде было несколько крупных бандглаварей – душманы планировали захватить Хост еще до вывода ОКСВ, посадить там исламское правительство и получить статус стороны на переговорах по выводу войск.
Душманы были бы неминуемо уничтожены, можно было бы уничтожить массированными ракетно-бомбовыми ударами и прорывающиеся к ним из Пакистана подкрепления – но в Кабуле начались переговоры, и банде дали коридор на выход. Потом, в 1991 году, Хост стал первым крупным городом, перешедшим под контроль душманов – при штурме была применена дальнобойная артиллерия из Пакистана, то есть Пакистан в нарушение женевских договоренностей вмешался в ситуацию в стране и совершил акт агрессии против другого суверенного государства.
Замирились, б…
Но Алим ничего этого не видел. С тяжелым ранением он был доставлен в госпиталь. Во время операции в базовом районе моджахедов Срана он грудью закрыл командира своего полка от пули и сам был тяжело ранен. За это ему не только вручили еще один орден Звезды – командир полка перед строем обнял его и назвал своим братом.
Только потому он и узнал о жутком плане, зародившемся в самой верхушке армии. Плане, как сохранить жизнь, сдав страну врагу.
План этот родился в самой верхушке афганской армии, впервые за долгие годы оставшейся без присмотра и контроля «старшего брата». В халькистской [52] верхушке армии в восемьдесят седьмом – восемьдесят девятом годах из тюрьмы Пули-Чархи выпустили немало халькистов, сторонников Амина, оказавшихся там после смерти своего вождя в кровавое Рождество семьдесят девятого. Часть просто отсидела свои сроки, часть выпустили в рамках программы национального примирения. При этом президент страны Наджибулла, ярый парчамист, политику национального примирения проводил половинчатую – халькистов выпустили из тюрем, но не допустили к реальной политике, отстранили от нее и кармалистов. Это была опасная практика: в то время, когда все прогрессивные силы в стране должны были забыть прежние разногласия перед лицом общей угрозы – страна все более раскалывалась [53] . Виноваты в этом были все – и те, кто сейчас вел огонь из пулеметов по зданию Министерства обороны, и те, кто его защищал.
52
Наверное, кто-то обвинит автора в симпатиях к халькистам и к аминистам. Это и в самом деле так. Автор глубоко убежден, что только Хафизулла Амин, умный и жестокий правитель, несмотря на всю его жестокость, мог реально удержать Афганистан под контролем без ввода советских войск. Он был очень похож на Саддама Хусейна – и этим все сказано. И автор убежден, что кровавое Рождество семьдесят девятого и стало тем детонатором, что в конечном итоге взорвал Советский Союз.
53
Некий Вадим Кучеренко, пишущий под псевдонимом «Максим Калашников», утверждает, что Афганистан мог бы держаться и поныне, если бы режим Ельцина в 92-м не остановил поставки боеприпасов и топлива. Автору даже не смешно это слушать – грустно. Приход Масуда с Раббани, а потом и талибов стал итогом раскола и полной самодискредитации НДПА, ее клинической неспособности объединиться даже перед лицом смертельной опасности. Никакие поставки не смогли бы спасти режим пауков в банке.
Во главе заговора встал генерал Шах Наваз Танай. Уникальный в Афганистане человек, халькист, который никогда не скрывал, что он халькист, и даже при правлении Кармаля он последовательно, шаг за шагом поднимался по ступеням военной иерархии. Выходец из сельской местности, из нищей семьи, пуштун, десантник, окончил с отличием Харби Похантун [54] , участвовал в мятеже армии против Дауда. Танай отличался какой-то безумной, запредельной, нечеловеческой храбростью: во время Гератского мятежа, первого, в котором на афганской земле пролилась советская кровь, он, будучи майором и командуя отрядом в двести пятьдесят человек при одном танке, ворвался в городок взбунтовавшейся дивизии (!!!), насчитывавшей одиннадцать тысяч человек, захватил городок и подавил мятеж. В начале восьмидесятых он, халькист, при власти парчамистов стал командующим центральным корпусом армии Афганистана, в зону ответственности которого входил в том числе и Кабул. И вновь в операциях, самостоятельных и совместных с Советской армией, он проявлял особую храбрость и мужество, а подчиненные ему войска были в числе немногих, с которыми рады были воевать рука об руку шурави.
54
Высшее военное училище в Афганистане.