Гнев и радость
Шрифт:
— Жуешь табак? Ты?
Он кивнул, пережевывая жвачку.
— Один из местных парней дал мне ее. Называется «перик», чистый индейский табак. Он больше нигде не растет, его выращивают только здесь, две старые семьи. Порядочная дрянь, но не наркотик.
— Удивительно, — произнесла Джулия без интонации.
Он посмотрел на нее, прежде чем сказать:
— Знаешь, Джулия, ты можешь быть настоящей сукой.
— Это не новость, — ответила она, пытаясь уйти от ссоры.
— Это новость для меня. Я думал, ты возлюбленная, кошечка, даже если ты
— Я действительно не кошечка, — проговорила Джулия и гнев сверкнул в ее глазах.
— Это правда. Ты можешь разрушить карьеру, не моргнув глазом, не так ли? Мне следовало бы побеспокоиться.
— Не знаю, о чем ты говоришь.
— Ты знаешь. Ты не дала Аннет Даветт возможности сняться в большом эпизоде с несколькими словами. Она рассказала мне об этом. Она пробовалась для одного фильма Булла. Ты была рядом, ожидая своего дорогого старину Дэда, чтобы пойти куда-то. Ты хотела, чтобы он поторопился, и поэтому, когда Булл спросил, что ты думаешь об Аннет, ты сказала: «Ее голос звучит забавно».
Джулия пыталась вспомнить этот случай, но не смогла найти его в своей памяти. Это мало что значило, она помнила другое: Булл часто интересовался ее мнением за эти годы. Он не очень доверял интеллекту женщин, однако трогательно верил в их интуицию.
Наконец, она произнесла:
— Должно быть, это было много лет назад.
— О, да, ты была еще подростком. А ты не помнишь, да? Это еще хуже.
— Ты хочешь сказать, что я не забочусь о том, чтобы это помнить? Я никогда не пыталась разрушить кому-то жизнь. Сожалею, если это случилось, но в моем поступке не было ничего предумышленного. Дело в том, что голос Аннет был и остается ее трудностью?
Вэнс пожал плечами:
— Откуда мне знать? Вероятно, легче свалить вину на тебя.
— Я не понимаю, почему Аннет разрешила своей дочери сниматься в этом фильме, если она так меня не любит.
— О, это я могу тебе объяснить. Она рассчитывает, что ты будешь в долгу перед ней.
— Ты полагаешь, у нее слишком много гордости.
— У актеров нет гордости, — сказал он, и голубизна его глаз под контактными линзами потемнела от неприятного выражения. — Вместо этого у них есть эгоизм, который не терпит несправедливости.
Снаружи донесся шум подъехавшего грузовика, а потом послышались твердые шаги в приемной. Джулия не могла видеть, что происходит в следующей комнате, а. Вэнс, сидя напротив, видел. Она оглянулась на звук, узнав эту походку. В это время Вэнс вскочил, обогнул стол и, наклонившись к ней, прижался к ее губам.
Поцелуй был мимолетным, сухим, безличным.
Через минуту актер выпрямился. Его голос был напряженным, когда он проговорил:
— Я предупредил вас.
Уходя, он одарил победоносной улыбкой стоявшего в дверях Рея.
— Я могу прийти попозже, если сейчас неудобно, — спокойно произнес Рей.
Джулия глубоко вздохнула. Она подняла руку ко рту, словно хотела его вытереть,
— Нет, не уходите. То, что вы сейчас увидели, это сцена мести, разыгранная, чтобы смутить меня. Чем меньше мы будем обращать на это внимания, тем лучше.
— Мне бы хотелось кое-что объяснить Стюарту. — Его слова прозвучали зловеще.
— С какой целью? Это только даст ему понять, что он одержал верх над тобой.
— Я хочу быть уверен, что это не повторится вновь.
— Я полагаю, что могу это гарантировать.
— Ты можешь? Что ты собираешься делать — пригрозить или уволить его? Он, как и ты, понимает, что его замена в этой сцене будет стоить слишком дорого. Я хочу, чтобы ты знала, — я готов заменить его, когда тебе будет удобно.
Ей никогда не будет от этого удобно; она знала это достаточно хорошо. И тем не менее это придется сделать.
— Хорошо, — сказала она, с усилием разжимая губы. — Как насчет завтрашнего дня?
— Хорошо, — ответил он.
— Хорошо, — эхом отозвалась она, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Ты мне скажешь что-нибудь, Стэн?
Джулия стояла на плавучей съемочной площадке в ожидании, когда главный оператор приведет в порядок аппаратуру, когда проверят лодки и установят их в определенном положении, когда солнце будет в нужной точке. Они не хотели снимать снова всю сцену преследования лодок целиком, а снимут лишь эпизод, когда Жан-Пьер находится на канале, до выхода лодок на открытое пространство. Это означало, что погода, угол солнечного освещения и все детали съемок должны быть такими же, как в прошлый раз. Все это требовало времени и больших усилий.
Быстроходный катер починили и перекрасили, чтобы вернуть ему свежий вид, а полученный новый ялик был тщательно проверен. Прежний был сильно поврежден, и починить его было уже невозможно. С большим трудом удалось найти замену старой модели, но кое-что в нем пришлось поправить: перекрасили полосу, отбелили до соответствующего выгоревшего на солнце цвета, сделали выбоины в нужных местах, заменили черный пластмассовый регистрационный номер, чтобы все было, как у первого ялика.
Координатор трюков обернулся на голос Джулии и отвлекся от разговора с молодой женщиной, ответственной за точное соблюдение сценария. Он медленно направился к Джулии, выражение лица его стало обеспокоенным. Широко разведя руками, он спросил:
— Что?
— Не пугайтесь, я не нашла больше ошибок, — сказала она. — Я просто удивляюсь. Вы думаете, я хочу слишком многого от этой сцены преследования? Или слишком сокращаю ее, чтобы сделать более реалистичной?
— Вы испугались?
— Можно сказать и так.
— Не беспокойтесь об этом. Все будет хорошо.
— Вы говорили это и раньше.
Стэн недовольно проговорил:
— Да, все должно быть хорошо. Но на этот раз Табэри здесь нет. Он не может выглядеть так же колоритно, как обычно, в своем серо-коричневом парике, но если кто-то будет управлять яликом, то сможет.