Гнев Севера
Шрифт:
Его приятель с перевязанной рукой назвался Идвигом. «Дружелюбие» стоило ему немалых усилий. Желание отрезать мне что-нибудь важное отчетливо читалось на его безусом личике.
— Ты уж прости меня, Ивдиг, что попортил тебе рукц, — проявил я вежливость. — Не люблю, когда меня хотят убить.
Юнец кивнул. Озрик поглядел с интересом.
Зато керлы его косились с большим подозрением. Их мне не представили, потому можно было игнорировать. Тем более что мне надоело прикидываться простым рубакой.
— Ты отлично управляешься с мечом, —
Я в третий раз пожал плечами.
— Ты уже присягнул королю Элле?
Не помню такого. Мне просто выдали плащ и велели приступать к обязанностям. Ничего торжественного. Интересно, почему? Может, забыли в спешке? А может — сознательно. Присяга — это ведь штука обоюдная. Не только я — королю, но и король — мне.
Я покачал головой. Нет, не присягал.
— И жалованья тебе тоже еще не платили?
Я подтвердил.
— Значит, ты гвардеец только из-за этого? — Озрик кивнул на повешенный на сучок плащ.
Я пожал плечами.
— Ты кушай, кушай, — ласково проговорил Озрик. И внезапно поинтересовался: — Сколько воинов ты водил в бой, Николас?
— Всяко бывало, — уклончиво ответил я.
— Десяток?
Я ухмыльнулся, приложился к кружке.
— Сотню?
Я кивнул. И уточнил:
— Бывало и побольше, но то были не совсем настоящие воины. Не такие, как эти, — я показал костью на керлов. Польстил на всякий случай.
— Вот как. Но Теобальду ты об этом не сказал?
— Нет.
— Сотню я тебе дать не могу, — сказал Озрик. — У меня у самого всего восемь десятков, да и то не здесь, а дома. Но если будешь служить моему отцу, танство тебе обеспечено.
— Щедро. — Я взялся за следующее ребрышко. — А кому служит твой отец?
Озрик с ответом не торопился. Сначала переглянулся с раненым Идвигом. Потом все же сказал:
— Мой отец присягнул своему родичу королю Осберту.
— Мне говорили: Осберт больше не король.
— Это пока, — проворчал Идвиг.
— Вряд ли Элла сделает тебя таном, — заметил Озрик. — Ты ему никто, Николас.
Можно подумать, тебе я — кто.
— Королю франков Карлу я тоже был никто, — заметил я. — Но я был его беллаторе.
— Это кто? — подал голос один из керлов. Надо же, а я думал — они немые.
— Это примерно как Теобальд при вашем Элле.
— Элла не наш! — фыркнул Идвиг.
— Если тебе было хорошо у франков, почему ты здесь? — вежливым тоном поинтересовался Озрик.
— Это долгая история, — отмахнулся я.
— Эля нам хватит.
Нет, этот Озрик мне определенно нравится. Прямо в корень глядит… Когда речь идет о пиве.
Ну, раз так…
И я предложил сыну местного ярла версию той лапши, которой недавно украсил уши Теобальда. И обкатал на других англичанах, заодно узнав, что именно им особенно нравится. Этакую приключенческую биографию сэра Николаса из Эоханахта Мунстерского, изобилующую деталями, которые однозначно показали бы любому бывавшему во Франции, что я тоже там был и вращался в весьма высоких кругах.
Вряд ли кто-то из них бывал во Франции, но по глазам вижу: поверили. Простые бойцы не бродят по миру в таких кольчугах, как моя. И с таким оружием.
— Ты хороший рассказчик, Николас, — сообщил Озрик.
Ну-ну. Это ты еще моего скальда не слышал. Сагу о Волке и Медведе. Я невольно поморщился.
— Хороший рассказчик и достойный человек. Человек, достойный большего, чем может предложить тебе Элла.
— А что можешь предложить мне ты? — напрямик спросил я.
— А чего ты желаешь?
«Я желаю, чтобы Рагнар Лотброк отправился со мной в Данию», — подумал я. А вслух сказал:
— Я люблю сражаться. И люблю, когда мою храбрость ценят по достоинству. Ты сказал: я могу стать таном, если стану твоим человеком?
— Не сразу, — покачал головой Озрик. — Я верю, что ты доблестный воин и благородный человек. Мы верим, — он показал на Идвига. Паренек скривился, но все же кивнул. — Мы видим. Но другие тоже должны увидеть.
— Другие? Кто? — уточнил я.
— Мой отец… И король Осберт.
На этот раз я не стал говорить, что Осберт более не король.
— Я тебя услышал, друг мой Озрик.
Надо же. Даже уголок рта не дрогнул, когда я назвал его другом. То есть в данном случае — равным. Потому что какие мы с ним друзья.
— Я рад. Угощайся, Ник. И поведай нам еще что-нибудь о Франкии.
— Расскажи, какие там женщины! — вмешался Идвиг.
Женщины? Это запросто…
Глава 11 Аудиенция у архиепископа
Вулфер Йорвикский. Еще не старый, но уже обрюзгший и обзаведшийся приличным брюшком. Если содрать с него всю эту парчу, золото и ритуальные побрякушки, он вряд ли кого-то впечатлит. Но в них он — Власть. Высшая власть. Поскольку на этой земле представляет не кого-нибудь, а Бога. Захочет — и лишит население всех посмертных благ. Да и не только посмертных. Бедные нортумбрийцы даже сочетаться браком не смогут, если священник не проведет соответствующий обряд. Да и король не сможет стать королем, если высокопреосвященство не смажет кандидата елеем.
Потому не удивительно, что сказанное архиепископом Йорвикским — обязательно к исполнению. Всеми. В том числе и королем. Потому что Вулфер — глас Божий на этом куске суши. И архиепископ точно знает, чего хочет Бог. А хочет Всевышний, по его словам, только одного: смерти язычников.
Именно этому и посвящена воскресная проповедь в Йорвикском соборе.
Всех выживших норманнов должно предать смерти. Причем смерти мучительной, ибо страдание здесь на земле, возможно, очистит их погрязшие в грехе души. Они смердят серой и тленом так сильно, что его высокопреосвященство Вулфер ощущает этот тошнотворный запах уже на дистанции ста шагов. И вынужден с отвращением взирать, как черви копошатся в прогнивших языческих душах.