Гнев Севера
Шрифт:
Надулся. Не понравилось.
— Это Кетилауг-ярл, — подсказал Скиди негромко.
— Кетилауг? — куда громче повторил я, сознательно опустив приставку «ярл», изобразил короткую задумчивость и так же громко уронил: — Нет, не слыхал.
Кетилауг набрал в грудь воздуху… Но прежде, чем он разрядился, я вежливо улыбнулся и сообщил:
— Меня зовут Ульф Хвити. Ярл Ульф Хвити. — Мне определенно нравится, как это звучит. Каждый раз повторяю с удовольствием. — Но ты, Кетилауг, можешь звать меня просто: Ульф-ярл. И я не в обиде, что ты спутал меня со Свартхёвди. Мой брат — великий воин. А ты, я вижу, уже в годах. Ишь как солнце твою макушку
Шутку народ оценил. Даже Ивар усмехнуться изволил.
Цветовая насыщенность ярловой лысины достигла уровня «свежая свекла», хотя вряд ли кто-то здесь знал этот овощ [20] . По годам он был вряд ли старше меня, и оскудение шевелюры, скорее всего, было его слабым местом.
— Ты ответишь за оскорбление!
Ярл наконец-то сумел подать голос. И голос этот оказался достаточно грозным.
— Оскорбление? — Я поднял бровь. — Разве я тебя оскорбил? Разве я его оскорбил, конунг? — Я повернулся к Ивару.
20
Свекла «пришла» на Русь из Византии и примерно на сто лет позже описываемого времени.
Тот пожал плечами. Мол, сами разбирайтесь.
Народ оживился. Назревал поединок. Но мне он на фиг не нужен. Во всяком случае, в таком формате.
— Помири нас, конунг! — попросил я Ивара с максимальной искренностью. — Я не ведаю, чем его обидел. Может, ему тоже моя жена приглянулась, как когда-то Гримару. Помнишь, Скаммхальс?
— Еще бы! — воскликнул Гримар Скаммхальс, Короткая Шея. — Если бы мой топор не застрял в балке, я развалил бы тебе на двух маленьких волчат!
. — Но он застрял и это обошлось тебе в двадцать пять марок! — засмеялся я.
— А потом ты добыл мне драккар! — воскликнул Гримар.
Еще минута все забыли бы с чего начался этот парад воспоминаний, но Кетилауг напомнил о себе.
— Ты ответишь!
Я поглядел на него, демонстративно вздохнул и повернулся к Ивару:
— Помири нас, конунг! Немного чести такому, как я, убить старика!
— Я не старик! — взревел Кетилауг.
— Он не старик, — подтвердил Ивар. — Если на него надеть шлем, он сразу помолодеет. Но ты прав. Я не хочу потерять ни тебя, ни его. Кетилауг! Что оскорбительного было в словах Ульфа-ярла?
— Он сказал, что не слыхал обо мне, Ивар! — взревел тот.
— Конунг, — холодно проговорил Ивар. — Я твой конунг, Кетилауг. Вот так меня и зови.
Ага. Проняло. Может, взгляд дракона сумеет погасить огонь под этим чайничком [21] ?
— Он сказал, что не слыхал обо мне, конунг. Это оскорбление.
— И что? Ты вот тоже не слыхал о нем, я вижу. Хотя сагу о Волке и Медведе здесь знают многие.
Не погасил.
— Я знаю, что, когда твой отец Рагнар и его хирдманы сражались и умирали, этот… — кивок в мою сторону, — позорно сбежал!
21
Лауг — — это огонь по по-старо-скандинавски. Ну а ассоциацию героя с английским чайником угадать нетрудно.
И опять забыл добавить «конунг», что характерно. Да он храбрец, этот ярл.
— Вот как? Полагаешь, у тебя больше права на
— Два моих брата были в хирде Рагнара! — рявкнул Кетилауг, треснув кулачищем по столу. — И они остались там, на земле англов, а этот — здесь!
Я поглядел на Ивара. Тот был бесстрастен. Хорошо, тогда я сам. Тем более что теперь мне хотя бы понятна причина его недовольства.
— Уверен, что твои братья остались в Англии? — поинтересовался я.
— Уж они бы не побежали! — рявкнул Кетилауг. — Они смотрят на меня оттуда, — он поднял палец, — и удивляются: почему ты жив?
Вот как поэтично. Ладно. За эти годы я тоже кое-чему научился.
— Много храбрых и славных воинов не пережило ту ночь, — торжественно произнес я. — Из всех, кто шел за знаменем Ворона, лишь несколько драконов пенных дорог избегли сетей великанши. Я был с Рагнаром-конунгом, когда нас выбросило на берег. Возможно, твои братья были среди тех немногих, кто потом сошелся с англичанами в железной пляске. Опиши своих братьев, и я попытаюсь вспомнить, были ли они среди нас, ведь я помню всех, с кем стоял в одном строю, когда тысячи англичан навалились на нас. — И добавил хвастливо: — Я убил многих, пока меня не завалило их трупами. Но я успел увидеть, как Рагнар-конунг четырежды прошел сквозь их ряды, словно жнец смерти, оставляя за собой груды мертвецов. И только когда он один остался на ногах, англичане сумели зажать его щитами. Так мне сказали позже, но я сам этого уже не видел. Английское копье сбило меня с ног, насквозь пробив тело убитого мной англичанина. И еще одного я убил, уже падая. Я не бегаю от врагов, Кетилауг. И от тебя бегать не стану. Пусть конунг решает, надо ли мне убить тебя.
И я повернулся к Ивару.
Вот так. Теперь это уже не мое решение. И не мне отвечать за возможную смерть толстобрюхого.
Ивар улыбался.
Я был почти уверен, что Кетилауг готов был сдать назад. Но слова о том, что его братья не погибли в бою, а ушли на морское дно, сильно расстроили лысого:
— Ты лжешь, сын тюленихи!
Я, конечно, не норег. Но говорить так о моей маме ему не стоило. В зале повисла очень напряженная тишина. Стало слышно, как пируют во дворе хирдманы Ивара и Аслауг.
Я поднялся… И Ивар тут же обозначил жестом: сядь.
И я сел.
Потому что сообразил: лысый пивохлеб подставился. Он не только оскорбил меня, но и проявил неповиновение. Конунгу. В принципе, не такое уж редкое явление. Ярлы, как правило, свободны в выборе. Но не в этом случае.
— Ты оскорбил моего гостя, Кетилауг, — очень спокойно произнес Ивар. — Моего гостя за моим столом. Он вправе потребовать твоей крови… — Ивар поглядел на меня, но я уже понял его игру, потому промолчал. — Вправе. Но только после меня. И как же мне поступить с тобой? Что скажешь?
— Конунг! Прости! — жалобно воскликнул Кетилауг, сообразив, что наговорил лишку. — Я столько лет служил тебе…
Зря он так. Рагнарсоны не из тех, кому свойственна жалость.
— Ты служил себе, Кетилауг! — перебил Ивар. — Ты разбогател под моим знаменем. И ты всегда был не воздержан на язык. Я прощал тебя, потому что, даже болтая глупости, ты помнил об уважении. Думаю, Ульф-ярл прав. Ты слишком стар, Кетилауг, для моих пиров. И для этих, — он постучал пальцем по кубку, — и для этих, — Ивар похлопал по рукояти меча. — Но в память о прошлом я дарю тебе жизнь. Помнится, у тебя есть одаль здесь, на Сёлунде?