Гнев Тиамат
Шрифт:
Она, конечно, сама виновата, что угодила в Научный Директорат. Лакония, в общем-то, в дела людей не вмешивалась. Планеты сами избирали правителей и представителей в Ассоциацию Миров. Учреждали собственные законы, если те, конечно, не противоречили законам империи. И, в отличие от большинства диктатур в истории, Лакония, казалось, не стремилась ограничивать высшее образование. Университеты галактики функционировали почти так же, как до захвата. Если не лучше.
Но Элви совершила ошибку, став ведущим экспертом человечества по протомолекуле, по создавшей ее исчезнувшей цивилизации и катастрофе, приведшей ту цивилизацию к гибели. Еще когда Элви была совсем юной, ее отправили на
Бактерий на Европе так и не нашли, но когда открылась сеть врат, а с ней более тринадцати сотен новых, доступных для изучения биомов, экзобиология внезапно стала реальностью. На Илос Элви отправилась, думая, что едет изучать аналоги ящериц, а вместо того лицом к лицу столкнулась с артефактами галактической войны, более древней, чем человеческая раса. Она была одержима стремлением понять. Ну, еще бы. Дом размером с галактику, полный комнат, в которых полно удивительных вещей, а хозяева тысячи лет как мертвы. Всю свою профессиональную жизнь посвятила она тому, чтобы разобраться в них. Вот почему, когда Уинстон Дуарте предложил ей возглавить команду по исследованию именно этой загадки и выделил на то бездонный грант, она не смогла сказать «нет».
Тогда она видела лишь ту Лаконию, которую преподносили всем ленты новостей. Невероятно могущественная, непобедимая в сражениях, не склонная к этническим чисткам или геноциду. Искренне действовавшая, как казалось, в лучших интересах человечества. То, что они вкладывали деньги в науку, не вызывало сомнений. Да, собственно, вариантов там было не много. Когда король говорит «Служи мне», не особо скажешь «нет».
Сомнения пришли позже, когда ее приняли в армию, и она узнала причину ошеломительного технологического преимущества Лаконии.
Когда она познакомилась с катализаторами.
– Пора возвращаться, – сказал Фаиз, убрав со стола последние тарелки. – Часики тикают.
– Я сейчас. Одну минуту, – она зашла в крошечную ванную, которую они делили на двоих. Одна из привилегий ее ранга. Из зеркала над раковиной смотрела старуха. В глазах женщины был страх из-за того, что ей предстояло.
– Ты там готова? – прокричал Фаиз.
– Иди. Я догоню.
– Господи, Элс, не хочешь снова смотреть на это, да?
На это. На катализатор.
– Это не твоя вина. Не ты проектировала исследование.
– Я согласилась курировать его.
– Милая. Дорогая. Свет жизни моей. Как бы мы не восхваляли на публике Лаконию, по сути это диктатура, – убеждал Фаиз. – У нас никогда не было выбора.
– Знаю.
– Так почему ты мучаешь себя?
Она не ответила. Даже если бы захотела, все равно не смогла бы объяснить.
– Я догоню.
Зона, где держали катализатор, находилась в самом сердце «Сокола», со всех сторон окруженная толстым слоем обедненного урана и самой хитроумной клеткой Фарадея в галактике. То, что протомолекулы передают друг другу информацию со скоростью, превышающей скорость света, выяснилось очень быстро. Объяснение тому искали главным образом в теории применения квантовой запутанности, но каким бы ни был истинный механизм, протомолекула не подчинялась локальности, как и созданная ею система колец-врат. Кортазару с командой потребовались годы, чтобы найти способ изолировать образцы протомолекулы от общения между собой, на то ушли десятилетия, но в итоге они отыскали комбинацию материалов и полей, которая, наконец, обманула ячейку протомолекулы, заставив замкнуться от остальных.
Ячейка. Катализатор.
Дверь в камеру охраняли двое пехотинцев Сагаля. На них была темно-синяя силовая броня, ее сочленения негромко повизгивали и гудели при движениях. Оба были вооружены огнеметами. На всякий случай.
– Мы собираемся использовать катализатор. Я хочу его проверить, – произнесла Элви в пространство между охранниками. Несмотря на воинское звание, она до сих пор не научилась узнавать старшего офицера среди прочих. Ей явно не хватало идеологической подготовки учебных лагерей и годов практики, у лаконианцев же это выходило само собой.
– Конечно, майор, – ответила девушка слева. Для старшего офицера она казалась слишком юной, но среди лаконианцев такое было нормой. Многие из них выглядели моложе своих званий. – Сопровождение нужно?
– Нет, – ответила Элви. Нет, с этим я справлюсь сама.
Юная десантница что-то тронула на запястье своей брони, и дверь позади нее скользнула в сторону.
– Дайте знать, когда будете готовы выйти.
Комната катализатора представляла собой куб со стороной в четыре метра длинной. Ни кровати, ни раковины, ни унитаза. Только жесткий металл, да сеть из сточных труб. Раз в день помещение обливали растворителем, затем жидкость отсасывали и сжигали. Когда дело касалось протомолекулы, лаконианцы были просто одержимы протоколами безопасности.
Ячейка, она же катализатор, когда-то была женщиной за пятьдесят. Как ее звали, почему заразили протомолекулой – в официальный отчетах, к которым у Элви был доступ, не сообщалось. Но прослужив немного в армии, очень скоро Элви узнала про Загон. Место, куда ссылали осужденных преступников и намеренно заражали, так что у империи для работы всегда имелся неограниченный запас протомолекулы.
Однако этот катализатор оказался особенным. Было ли это заслугой доктора Кортазара или же случайная генетическая мутация постаралась, но женщина оставалась только носителем. У нее проявились первые признаки инфицирования – изменения кожи и костного скелета, но за проведенные на борту «Сокола» месяцы они не прогрессировали. Она так и не перешла в стадию «блюющих зомби», как это все называли, когда зараженный активно изрыгал материал и повсюду распространял инфекцию.
Хотя Элви знала, что находиться в одной комнате с катализатором совершенно безопасно, всякий раз, когда приходилось входить сюда, ей становилось не по себе.
Зараженная женщина смотрела на нее пустыми глазами и беззвучно шевелила губами. От нее пахло растворителем, которым ее обливали каждый день, но из-под растворителя несло чем-то еще. Трупной вонью разлагающейся плоти.
Приносить в жертву животных нормально. Крыс, голубей, свиней. Собак. Шимпанзе. Биология всегда мучилась этим противоречием – с одной стороны доказывала, что человек еще одно животное, а с другой – настаивала, что морально это совершенной иной вид. Убивать шимпанзе во имя науки хорошо. Убивать людей совсем не хорошо.
Не считая тех случаев, когда это хорошо.
Возможно, катализатор сама согласилась на это. Возможно, ее ждала другая, более ужасная смерть. Что угодно возможно.
– Мне жаль, – сказала ей Элви, как говорила каждый раз, когда приходила сюда. – Мне так жаль, я не знала, что они творят. Я бы никогда не согласилась.
Голова женщины, кивая, клюнула вперед, словно выражая издевательское согласие.
– Я не забуду того, что они сделали с вами. Если когда-нибудь я пойму, как все исправить, я исправлю.