Гнев Тиамат
Шрифт:
– Хуже. Знаешь, бывает, приснится, что ты выступаешь с презентацией, которую забыл подготовить, и теперь надо притворяться, что восемь месяцев работал над чем-то, о чем понятия не имеешь.
– Твой любимый дурной сон.
– Да. Только раньше, когда он мне снился, я просыпалась и обнаруживала, что все не так плохо, – сказала она, приглаживая волосы. – А сейчас отдала бы три пальца и один глаз, чтобы беспокоиться только о сорванной лекции.
Он подвинулся, и она ощутила знакомое тепло его тела рядом.
– Как у тебя с животом? – спросил он и, не дождавшись ответа, добавил: –
– Я ем. Поем. Просто…
– Знаю.
Она дотянулась до трости, но, вставая, перенесла вес на раненую ногу. Боль пришлась к месту. Элви сходила в ванную, потом принялась натягивать одежду. Было еще темно, только горели огни здания государственного совета, светился город и на фоне звезд мерцали строительные платформы.
– Возвращайся в постель, – позвал Фаиз. – Еще рано.
– Все равно не усну. Поеду в университет. Начну день пораньше.
– Тебе надо отдохнуть.
– Отдохни за меня. – Она поцеловала его в щеку, потом еще раз, в шею. На миг они замерли.
Когда Фаиз заговорил, в его голосе не было привычной легкости:
– Я придумаю, как нас вытащить, – если смогу.
– Откуда?
– Отсюда, где ты окружена психопатами и политиканами. Угоним кораблик, улетим в какую-нибудь захолустную колонию и остаток жизни станем учить огурцы расти на ядовитой почве. Здорово будет.
– Рай, – согласилась она. – Ложись обратно. Я приду, когда смогу.
Ночью здание было почти приятным. Тишина в нем чем-то напоминала свободу. Охраны и дронов слежения не стало меньше. Возможно, просто мозг за тысячелетия эволюции привык считать все происходящее в темноте тайным, личным, особенным.
Элви засунула руки в карманы и прошла в столовую. Там должно было что-то найтись: на худой конец, кофе и сладкий рис. Все равно большего ей в себя не впихнуть.
Работа в лаборатории Кортасара была мучением. Там имелась пара приличных виртуальных контекстных переводчиков. С их помощью Элви разбирала те части записей, где Кортасар переходил на термины наноинформатики: комплексные воображаемые потери информации, функции Деринера, имплицитные умножители – в терминах экзобиологии она понимала это как функциональную регуляцию присутствия на территории на протяжении поколений. Она представить не могла, как они оба или по отдельности будут объяснять это адмиралу Трехо. Впрочем, когда-то она умела объяснять когерентную эволюцию первокурсникам. Может, и теперь что-нибудь придумает.
В столовой было тепло и тихо. Официант кивнул ей. Или это охранник. Один черт. Элви взяла себе чашку чая – кофе вблизи пах слишком едко и агрессивно – и багет с маслом и мармеладом. Ей не хотелось ни в боксы, ни в частную лабораторию Кортасара. Не хотелось проводить еще один день с Карой и Ксаном. И здесь оставаться не хотелось. А больше всего ей не хотелось делать то, что надо было. Доносить Трехо на Кортасара.
Элви искала доказательства. Она надеялась найти в его заметках дымящийся пистолет. Она перебрала все, что нашла относительно пресуществления Дуарте – этот термин выбрала она, а не они, – в надежде найти подтверждение, что Кортасар и не думал отправлять Терезу по стопам отца и ничего подобного не делал. Не нашла. Либо он этот эксперимент не записывал, либо стирал так старательно, что Элви не обнаружила следов.
На ее терминале была функция напоминалки. Чтобы предупреждать о скором начале совещания, например, и сообщать ей, когда остальные уже собрались. Она записала несуществующую встречу с Кортасаром и Терезой, не установив точного времени. Теперь, как только эти двое оказывались в непосредственной близости, ей приходило уведомление и будет приходить, пока кто-то из них не отменит встречу. Элви была почти уверена, что только ее неожиданные появления в медицинском крыле мешают Кортасару приступить к работе над Терезой.
А под работой, она не сомневалась, он понимал вивисекцию. Элви дожевала багет и запила остатками чая. До рассвета оставалось еще несколько часов. Если ждать утра, храбрость ее покинет. Она убрала тарелку и чашку, потянулась до боли в ноге и подошла к работнику столовой.
– Могу я вам чем-то помочь, мэм?
– Мне нужно поговорить с адмиралом Трехо.
Трехо она застала одетым в его кабинете. Ярко-зеленые глаза адмирала припухли от недосыпа, помятая рубашка наводила на мысль, что ее не первый день носят не снимая. На столе у него грудой валялись использованные одноразовые дисплеи: осадок от потока сверхсекретных докладов из собственной системы и тех, что умудрялись пробиться из других. Улыбался Трехо тепло, умело и, вероятно, неискренне.
Элви трудно давалось общение с безумным императором, преступным ученым и монстрами – убийцами цивилизаций, сожравшими ее команду и надкусившими ее саму. Ей стало неуютно от мысли, что Трехо приходится еще тяжелее.
– Доктор, – приветствовал ее Трехо. – Рано поднялись.
– Как и вы.
Он указал ей на стул.
– Я – поздно засиделся. Координация с другими системами – сложная задача. Все, что можно, я перепоручаю помощникам, но верховный консул никогда не спал, и работать за него и за себя… затруднительно.
– Когда вы последний раз спали?
– Целую ночь? Честно говоря, долго считать.
Элви села и сложила руки на коленях. Тревога в груди шипела и крутилась, как ракета фейерверка. Сон представлялся словом из незнакомого языка. Оба они уже не знали, что оно значит.
– Я могу для вас что-то сделать, доктор Окойе? – поторопил ее Трехо. Элви сообразила, что на секунду отключилась.
– У меня нет твердых доказательств, – сказала она, – но я полагаю, что доктор Кортасар собирается причинить вред дочери верховного консула. Возможно, убить ее.
Трехо вздохнул и опустил глаза. Элви приготовилась к бою. Она понимала, как зыбки ее аргументы. Явись сюда Холден, чтобы высказать свое обвинение, оно весило бы немногим больше. Ее доверие к этому человеку скорее подрывало ее позиции, чем подкрепило бы его мнение. У нее не было ничего, кроме глубочайшего внутреннего убеждения. Но она готова установить здесь флаг и защищать его, пока Трехо не примет ее всерьез.
Она ожидала услышать: «Какие у вас доказательства?», или «Что навело вас на такую мысль?», или «Зачем бы ему это делать?» Но вместо вопросов адмирал только тянул шею вбок, пока не хрустнул позвонок.