Гнездо аиста
Шрифт:
«Этот разговор на лестнице как раз сродни такому – в поезде, в междугородном автобусе, в больничной палате… Сейчас я посмотрю их спектакль и отправлюсь назад. В свой карболочно-микстурный мир, в котором никто ни во что не играет. Где все по-настоящему. Сюда мне уже незачем возвращаться… Деньги свои я получил, а замыслов других у меня нет. Я – автор одной пьесы о своей жизни. Так бывает…»
– А какой она была раньше? – вдруг спросила Зина, так сильно наморщив лоб, что Климу захотелось разгладить его ладонью. Он был не закрыт волосами, но легкая дымка, словно сплетенная из вьющейся паутинки, набрасывала на верхнюю часть лба прозрачную вуальку.
Не прикидываясь и не уточняя, о ком она спрашивает, Клим недовольно буркнул:
– Вам-то это зачем?
– Я же ее играю! Правда, я не люблю слово «играю» …Я не играю. Ну да ладно, это долго объяснять. Просто вдруг, если вы что-то расскажете, это поможет мне почувствовать ее по-другому.
– Но вы ведь уже играете ее! То есть… А как еще сказать, если не «играете»?
– Роль может меняться. Развиваться.
– Правда?
– Вы так мало знаете о театре, – заметила Зина с какой-то очень явной завистью.
– Боюсь, что практически ничего…
Он подумал, что ему должно быть неловко за такое невежество, непростительное для человека, покусившегося на сопричастность с театральной жизнью. Но никакого стыда Клим в себе не обнаруживал. Хотя неудобство за себя испытывал постоянно, стоило ему только ступить за порог своего кабинета. Он воспринимал себя как врача до мозга костей и не находил в этом ничего зазорного. Даже то, что ему вдруг вздумалось написать пьесу и она вроде бы даже получилась, только подтверждало его профессионализм – он всего лишь нашел новый способ самотерапии. Вот только никак не мог разобраться, помогла ли она…
– У нее были самые голубые глаза изо всех, какие я встречал, – пересилив себя, заговорил Клим и вдруг ощутил, что горло у него отпустило. – Мне ведь все время приходится смотреть людям в глаза… Мы с ней встретились на какой-то студенческой вечеринке. Правда, мы их так не называли… Мы тогда просто с ума все сходили от желания создать настоящую рок-группу. Боюсь, вы этого уже не застали… Вы не поверите, что мы придумывали!
Он сам рассмеялся, вспомнив себя двадцатилетней давности, а Зина с радостным ожиданием улыбнулась в ответ. Хоть губы ее не разжались, Климу почудилось, что на лестнице стало светлее.
– Никаких электрических инструментов тогда ведь не было! Мы подсовывали маленькие микрофоны под струны обычных гитар и пускали через приемник. И ничего, вполне электрический звук получался… А ударник! Это вообще неподражаемо… Мы обтягивали целлофаном кухонные кастрюли. А что оставалось делать? Вот на этом я и стучал. Теперь даже не верится… А какой успех у нас был! Мы там все медики собрались и группу назвали знаете как? «Аппендикс».
– Грандиозно! – беззвучно рассмеялась Зина. – Почему не «Толстая кишка»?
Вспомнив, к чему начал рассказывать все это, Клим более сдержанно продолжил:
– Она… Маша принесла нам свои стихи. Чтоб мы попытались сделать из этого песни. Стихи были совсем невнятными, какой-то водоворот символов, и ничего больше. Но в то время это казалось нам таким глубоким! Многозначительным… Я не один месяц с ней прожил, прежде чем до меня дошло, что у нее вообще сумбур в голове. Не только в стихах… Психиатр называется… Меня только то оправдывает, что я больше слушал, как она смеется, а не что говорит. Я смех услышал еще до того, как увидел ее саму. В той квартире, где мы собирались, черт-те что творилось… Ну, вы, наверное, можете представить…
– Могу, – уверенно подтвердила Зина.
– Дым коромыслом стоял, а ее смех пронизал его, как… Как луч, что ли… И я тогда сразу подумал: «Мне бы научиться так весело смеяться…»
– А вы не умеете? – рассматривая кончики лежавших на коленях кос, тихо спросила Зина.
Он с сожалением улыбнулся:
– Нет. Вот так – отрекшись от всего – не умею.
– Я так и подумала, – не удивившись, сказала она, потом, немного помолчав, размеренным голосом добавила: – А теперь ее пугает собственный смех.
– Да, в тексте есть ремарка, – без удовольствия вспомнил Клим.
– Отчего это случилось?
«Почему я ей все рассказываю? – только теперь спохватился он. – Ведь она может передать разговор своему мужу… Да наверняка передаст! А он еще кому-нибудь, за ним не станет… И вскоре… Нет! – протестующе вскрикнул кто-то в нем. – Она никому ничего не расскажет. Я это знаю».
Поборов неуверенность, он сдержанно сказал:
– Это уже было, когда мы встретились. Только тогда я еще слишком мало знал… Меня даже в восхищение приводило, что у нее все время бывали вещие сны. Стоило нам зайти куда-нибудь или случайно встретиться на улице, как она хватала меня за руку и принималась шептать, что ей как раз сегодня снилось, как мы оказываемся именно в этом месте… Ну и так далее. Мол, все детали совпадают. Я тогда думал: «Какая необыкновенная девушка!» Это потом я понял, что она выдумывает эти сны. Уже после какого-то события.
– Но сама она в это верит, – вставила Зина и осторожно, чтобы не хлестнуть его по лицу, перекинула назад косы.
Непроизвольно проследив ее движение, Клим склонил голову:
– Ну конечно. Она верит.
Он отбросил со лба упавшие волосы и сухо пояснил:
– Это называется «вялотекущая форма шизофрении с психопатоподобными проявлениями».
– Тяжело вам с ней? – Зина даже не прикоснулась к нему, а Климу вдруг почудилось, что она обняла его всем, что ее составляло: голосом, взглядом, этими удивительными косами, длинными руками…
Он так и замер от этого ощущения, которое мгновенно просочилось под кожу и растеклось по всему телу мягким, удивительно приятным покалыванием. «Я просто пьян!» – сердито напомнил он себе, заставив пробудиться, и тут же услышал свой жалобный голос, который начал звучать секундой раньше:
– Она целые дни только и говорит об этих снах! О тех, что видела, и о тех, что собирается увидеть…
Не сделав даже попытки взять его за руку, что стало так распространено в последнее время, Зина вдруг оживленно заерзала: