Гнездо аиста
Шрифт:
Почувствовав себя отчасти виновной в том, что его радость угасла, едва разгоревшись, Зина ласково спросила:
– А у вас кто-то остался в деревне?
– Мама, – ответил Клим, думая о другом, и вдруг вспомнил, что на старом-старом снимке у его матери были такие же длинные косы. Только совсем темные.
– Но вы не думаете туда вернуться…
– Это так очевидно? – спросил он напряженным тоном человека, публично уличенного в слабости.
– А кто вам мешает? Врачи везде нужны… Если б хотели, уже давно вернулись бы…
Жалея о том, что разговор привел их к тому, с чего они начали, Клим мрачно сказал:
– Боюсь, возвращаться на родину можно только победителем. Или хотя бы счастливым человеком.
– Извините, – попросила Зина, поморщившись. – Я должна была понять…
– Как вы думаете, он… Иван действительно заговорит со мной об этом? Ну, о том парне? – спросил Клим о том, что все это время не давало ему покоя.
Зина быстро взглянула на часы, которыми было охвачено тонкое загорелое запястье. «Ей же еще играть, – спохватился Клим. – А я отвлекаю…»
– Он поговорит с вами. Конечно.
– Я пойду вниз, – он начал подниматься, но тут же тяжело осел, сбитый с ног приливом головокружения.
Она опять беззлобно расхохоталась:
– Давайте-ка я вам помогу!
– Что-то я…
– Ничего-ничего, бывает! В нашей среде обычное дело.
Наконец Клим смог ощутить ее руки. Сжав их, он с сожалением подумал, как жаль, что нельзя посидеть вот так хоть немного – прикасаясь к красивой женщине. Потом, повинуясь порыву, который оказался настолько больше его самого, что справиться с ним не было никакой возможности, прижался губами к ее ладони. И, мгновенно очнувшись, забормотал, оправдываясь:
– Спасибо, что вы сыграли в моей пьесе.
Она присела, потому что Клим так и не встал, и, заглянув ему в лицо, серьезно сказала:
– Клим, я так рада, что мы наконец познакомились. Спасибо, что посидели со мной. Я ведь ужасно трушу перед каждым спектаклем! Просто трясусь вся… Хотя, может, это и незаметно…
«А вот теперь я чувствую запах, – обрадовался он и еще раз незаметно втянул воздух. – Но это не духи. Если б можно было придвинуться поближе… Совсем близко… Если б можно было…»
Клим через силу посмотрел в ее темные, широко открытые глаза и удрученно признался себе, что никогда не посмеет коснуться губами ее лица. Разве что во сне…
Глава 4
Пока не начался спектакль, Клима мучительно тянуло убежать из дворца и отсидеться на той облепленной симпатичными паразитами березе. Там он смог бы перевести дух и успокоиться, пока сердце окончательно не раскрошилось о грудную клетку. Его ладони затосковали о гладкой прохладе уже мертвого ствола, но он сунул их под колени, чтоб не зудели, поближе к сиденью, которое было совсем не театральным, а обычным – пластмассовым и скрипучим, как в любой провинциальной киношке.
Это презрительное слово – «провинциальность» – не выходило у Клима из головы все то время, пока он дожидался начала спектакля. Он уже проклинал себя за то, что связался с этим провинциальным, да еще и непрофессиональным театром, в котором даже «прима» выглядит обычной женщиной (внезапно это перестало казаться ему достоинством!). Да и пьеса, которую Клим отдал им на растерзание, если уж говорить начистоту, была такой же провинциальной и любительской. Потому что таков был и сам Клим.
Отдавливая свои разгоревшиеся ладони, он продолжал ругать себя последними словами и цеплял одно за другое, только бы не слышать, о чем говорят вокруг. До тех пор, пока не погасли лампы, ничто на свете не заставило бы Клима отвести глаза от числа «14», выведенного белой краской на спинке переднего сиденья в шестом ряду. Столь сильно он не волновался уже так много лет, что абсолютно забыл это противное ощущение, когда трясется каждая жилка. И от этой внутренней тряски вестибулярный аппарат отказывает напрочь, и начинает подташнивать, как на судне в штормовую погоду. Клим никогда не бывал на море, но такое состояние испытал в юности, когда путешествовал со своими сокурсниками по Ладоге. До той поры он и не подозревал, что на озере могут быть волны. Почему-то это казалось ему чем-то противоестественным. Клим с детства знал, что волны – порождение морской стихии. Иначе и быть не может.
Ни с того ни с сего вспомнив об этом, Клим вдруг успокоился, будто из этого давнего открытия сам собой напрашивался вывод, что в мире много несообразия, и поэтому провинциальная «Шутиха» вполне может оказаться самой глубокой точкой на карте театральной жизни. Глубокой, словно каньон, а не как болото.
Но это болото опять нагнало его, едва начал слабеть свет. Иван не пренебрег звуковыми эффектами, чтобы создать атмосферу, и зал наполнился бульканьем, кваканьем и почавкиванием. От этих звуков Клим мгновенно впал в транс и не мог ни шевельнуться, ни кашлянуть, подавленный осознанием, что для всего уже поздно. Уже не остановить, действие пошло…
И вместе с ним пошли его герои, которые выходили на сцену гуськом, ступая боязливо и неловко, будто пробирались по не особенно надежной тропинке через трясину. Клим не знал музыки, которая зазвучала, придавая шествию характер ломаного танца, но ему уже казалось, что он слышал эти звуки, когда писал свою пьесу, только забыл немного и не смог бы напеть. Но Клим вообще с детства обладал только хорошим чувством ритма, а не слухом. Оттого ему и доверили ударник из кастрюль, обтянутых целлофаном…
«Зачем я об этом-то ей рассказал?! – ужаснулся Клим, вспомнив, и поймал себя на том, что яростно мнет брюки. – Разве ей может быть интересно, что происходило с посторонним человеком тысячу лет назад? Да и не в этом даже дело! Теперь ей трудно будет воспринять меня всерьез… Драматург, стучавший по кастрюлям… Эти проклятые кастрюли так и будут стоять у нее перед глазами! Ну и ладно… А зачем мне понадобилось, чтоб она относилась ко мне всерьез? Пьесу они уже поставили… Другой я никогда не напишу…»
Цепочка на сцене вдруг распалась, и одна маленькая фигурка вырвалась и забилась в сумасшедшем брейк-дансе, пытаясь оттолкнуться от затягивающей жижи, от всего этого болота, что составляло жизнь и мальчика, которого Клим уже узнал, несмотря на то, что он был в маске, и его родителей, и самого Клима. Только в отличие от них, у Клима даже не хватало стойкости радоваться этой жизни.
Кто-то рванулся за пытающимся ускользнуть ребенком, и Клим, только благодаря какому-то чутью, угадал, что это Иван, хотя даже белый «ежик» не пробивался сквозь серую, похожую на противогаз, маску с огромными пустыми глазницами.