Гнездо Горной Королевы
Шрифт:
Мне не хотелось продолжать разговор. Но Барнар немного погодя заговорил снова.
– Дай-ка я расскажу тебе историю, Ниффт, о человеке, известном нам обоим, о человеке, который дорог мне как брат. Он известен как Ниффт Кархманит, но, хотя Кархман-Ра, жемчужина Пардаша, королевы Эфезионского архипелага, давно уже является его домом, родился он на самом деле в маленьком портовом городке в бухте Ладроны на Самадриосе, малом Эфезионском архипелаге, на южной его оконечности.
– Пощади, – взмолился я, зная, однако, что все бесполезно, – настал его черед.
– Вырывающиеся из Ледяных Водоворотов ветры охлаждают южный Самадриос, – продолжал Барнар, – но в малютке
Его семье принадлежала небольшая таверна в гавани, и Ниффту повезло, что в утро гибели города он поехал, как делал это каждую неделю, на пивоварню. Там он загрузил в отцовскую повозку бочонки с элем и молодым пивом, за которыми его посылали, и только тронулся в обратный путь по дороге, которая, извиваясь, сбегала вдоль горного хребта вниз, к гавани, как вдруг почувствовал, что земля содрогнулась под ним. Остров сделал несколько неверных шагов по танцевальному залу океанского дна, а морская поверхность вокруг передернулась, как кожа, по которой прошли мурашки.
Паренек застыл в изумлении, изо всех сил натягивая поводья отчаянно пятившейся упряжки. И тут он увидел, как океан поднялся огромной горой бесконечной ширины и пошел в наступление на его мир.
Он снова принялся нахлестывать лошадей, стремясь вниз, к гавани, а его разум, не в силах осознать случившееся, словно завис, отделившись от него, в небе, подобно высматривающему добычу ястребу, созерцая обширный фронт атакующей сушу влажной стены. В безумной спешке ему почему-то казалось, что если он достигнет дома раньше, чем на него обрушится волна, если только он успеет ворваться в таверну и закричать: «Отец! Мама! Океан идет!» – если только он успеет предупредить, то катастрофу можно будет задержать.
Он был еще на вершине холма, когда ревущая пенная пасть с грохотом обрушилась на Ладрону и поглотила город целиком. И все же Ниффт продолжал настегивать обезумевших животных, заставляя их мчаться вниз, точно им двигала та же неукротимая ярость, что и морем. Когда повозка уже катилась по пересекающей небольшую горную равнину дороге, море перемахнуло через вершину каменистого холма, лавиной обрушилось вниз, подхватило лошадей, повозку, возницу и закрутило их в бешено кипящем котле полной водорослей соленой пены.
Неправдоподобно долго удерживались лошади на гребнях лохматых волн, таща за собой повозку, покуда возница орудовал кнутом, уподобившись владельцу морской колесницы Бентодагону, герою легенд Аристоса. Но вот ярость океана начала ослабевать; взбесившиеся волны утихли, и на месте долины образовалось соленое озеро, в котором, бешено вращая глазами, раздувая ноздри, утонули наконец лошади, увлеченные на дно тяжелой повозкой, а Ниффт, в несколько секунд став на целую жизнь старше, выплыл, оглушенный, на сушу.
Ладрону смыло полностью, точно и не бывало никогда. От семейного предприятия не осталось даже фундамента. Вскоре после катастрофы Ниффт записался в подмастерья к странствующей труппе акробатов и никогда больше не возвращался на землю своей родины. С другой стороны, так же верно будет сказать, что он никогда и не покидал бушующего озера в горах над затонувшей Ладроной, никогда не прекращал нахлестывать рассекающих волны коней, пытаясь опередить потоп. Ибо разве переставал он когда-нибудь странствовать? Разве останавливался он, нетерпеливо стремясь от одного подвига
Так я пал жертвой мною же изобретенной уловки, и мне пришлось приложить немало труда, чтобы удержать язык за зубами. Отвечая, я изо всех сил старался скрыть раздражение.
– Барнар, разве мало того, что мы сначала поклялись найти могилу Пелфера, а уж потом я дал обещание помочь тебе с Ведьминым Семенем? Неужели нельзя разрешить эту болезненную контроверзу на простом основании первенства?
– Если уж на то пошло, Ниффт, то почему более раннее обязательство более свято?
Спорить было бесполезно. Снова настала тишина. Снаружи, из личиночной камеры, эхом доносилось цоканье и шелест огромных хитиновых ног, плетущих кружева изысканного танца, влажное чавканье личинок и бредовое воркование демонов на пороге полного уничтожения. Размеренные звуки могучей жизни Гнезда мягко и ненавязчиво стерли мои мысли, и я погрузился в сон.
Однако немного погодя тонкий ручеек приглушенных звуков, точно щекотка, вытащил меня из глубин забытья. Некоторое время я лежал прислушиваясь. Затем крадучись поднялся и обнаружил, что Острогал высунул из горловины мешка всю конечность и его трудолюбивые коготки уже почти справились с завязками.
Я разбудил Барнара, и мы вместе принялись вершить суд над усеченным демоном. Извержение многословных извинений последнего иссякло, как только Барнар сделал движение топором.
– Ты уже предал наше доверие, – сказал я Острогалу. – Теперь клянешься, что готов понести любое наказание, чтобы только вернуться к изначальным условиям договора. Очень хорошо. Мы настаиваем на осторожности. Тебе придется расстаться и с этой конечностью, если ты и дальше намерен находиться здесь. Если это условие для тебя неприемлемо, мы готовы вернуть тебя личинкам.
Острогал согласился моментально.
– Договорились! Договорились, пусть так и будет. Мне нужна только шея и маленький кусочек грудной клетки, чтобы пустить корни, и все, при условии, что вы меня посадите. Покорнейше соглашаюсь с вашими мерами предосторожности. Только обещайте выслушать все, что я скажу о Снадобье для Полетов, когда у вас будет желание. Задавайте любые вопросы, и, клянусь, я сумею вас убедить. А как только вы встанете на крыло, как только, о великолепные, Снадобье будет у вас и вы будете свободно парить среди ветров, вы сами благословите день, когда наши пути пересеклись здесь. Вот увидите, мои благодетели!
С этими словами он протянул щупальце, и Барнар его оттяпал. Мы положили демона обратно в мешок, завязали еще туже, чем раньше, повесили повыше и вернулись к своим гамакам и прерванному сну.
X
Коль жаждешь к Груди Материнской припасть,
Чтоб Жизни великой вкусить,
Сторожко сквозь Гнездышко надо шагать!
С оглядкой из чашечки пить!
Утром нашего четвертого дня в подземелье я топтался по медленно оседающей спине огромной личинки, поджидая, когда наступит пора выдернуть шланг и вернуть его к потолку.