Гнездо ласточки
Шрифт:
Как отец ломал ей руку, глядя в глаза. Нестерпимая боль.
Он пытал ее, пытаясь разузнать подробности романа с Сергеем.
Причем отец знал, что Кира мечтает стать пианисткой, пропадает с утра до вечера в музыкальной школе. Поэтому его пытку нельзя было назвать непродуманной. Скорее всего, он прекрасно понимал, что делает. Отец ломал своей дочери не только руку – он ломал все ее будущее. Ее надежды…
Только у него все равно ничего не вышло. Да, из-за травмы (рука потеряла чувствительность, стала хуже слушаться) Кира не смогла стать
Но она сделала нечто большее. Не исполняла чужую музыку, а создавала ее сама. Музыка находилась теперь внутри Киры.
И, наверное, сейчас это очень злило отца, так и не сумевшего сломить старшую дочь.
Первым делом, с утра, Кира побежала в больницу.
Тим лежал в палате интенсивной терапии, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких. Говорить не мог (специальная маска на лице), лишь посмотрел на Киру мутными, бессмысленными глазами.
– Тэ-экс… Только не плакать! Это нормально, – утешил Киру доктор Захаров. – В таком состоянии потеря реальности, даже галлюцинации – вполне обычное явление. Прока́паем антибиотики, проведем процедуры – будет ваш Тимофей как новенький!
– Я так жалею, что не послушалась вас, доктор, – сказала Кира. – Надо было не выпускать Тима из больницы, привязать его веревками!
– Да что ж теперь… Вот урок на будущее. Ладно, не берите в голову, Кира Игоревна…
О Сергее Кира и не вспоминала вовсе. В голове у нее был только Тим и ее план – как рассчитаться с отцом.
После больницы Кира отправилась в управление внутренних дел «Высокое», туда, где работал отец.
Кира надеялась, что отец будет там и она сумеет устроить грандиозный скандал. Привлечет внимание сотрудников и вывалит на них все подробности семейных разборок.
– Вы к кому? – спросил Киру молоденький постовой у входа в отделение.
– К Гартунгу.
– А его нет. Он, говорят, приболел, с сердцем плохо. А вы его дочь? – Постовой смотрел на Киру как-то странно – ухмыляясь, настороженно. Даже с неприязнью.
– Дайте пройти.
– Нет, минутку. Я все понимаю, но Игоря Петровича здесь нет.
– Я знаю, он там, – громко произнесла Кира. – Просто он боится или не хочет со мной встретиться!
Трое мужчин, из гражданских, до того обсуждавшие что-то между собой неподалеку, в садике у отделения, обернулись.
Где-то на втором этаже хлопнули ставни.
– Лазарев, что там?
– К Игорю Петровичу старшая дочь пришла…
– Проводи ко мне.
По голосу Кира узнала Брагина. «А что, это даже хорошо. Я расскажу все ему. Да, он друг отца… Но если поймет, что покрывал садиста, испугается. Не захочет рисковать своим положением…»
…Брагин поднялся навстречу Кире, предложил сесть. В кабинете он был один. Вентилятор гудел в углу, гоняя теплый воздух.
– Добрый день, Кира Игоревна. Вы к отцу? А его нет. Приболел. Сердце. Хотя, думаю, вы не в курсе… Игорь вчера сказал, что вы с матушкой вашей попросили его покинуть дом, – с непроницаемым лицом отчеканил
Кира растерялась. Но быстро взяла себя в руки – конечно, отец должен был придумать нечто подобное.
– Это он вам сказал? – спросила девушка насмешливо. – Значит, мы его выгнали…
– Совершенно верно.
– Послушайте, Руслан Эдуардович, но вы же милиционер… полицейский то есть. И знаете, что ничего нельзя принимать на веру. Мало ли кто кому скажет! Доверяй, но проверяй.
– У меня нет повода не доверять своему другу и сослуживцу, которого я знаю много лет. Много десятков лет, – хладнокровно произнес Брагин.
– И где сейчас отец?
– У меня дома. Супруга моя за ним присматривает, и дочка моя. Он в надежных руках, не пропадет. Доктора вчера ему вызывали, из поликлиники.
– Но ничего серьезного, как понимаю, – парировала Кира. – Было бы что-то серьезное – отправили бы отца в больницу, ведь так?
– Я вас не понимаю, Кира.
– Возможно, он симулирует.
– Зачем? Мотив, так сказать, какой? – усмехнулся Брагин. Он буравил Киру своими темно-серыми, свинцовыми глазами – недоверчиво и удивленно. С сожалением за нее, такую неразумную девицу.
– Боится.
– Кого?!
– Не кого, а чего. Отец боится, что я расскажу о нем всю правду.
– Какую правду?
– Что он бьет маму. И Гелю. Издевается над ними, точно садист. Если вы, Руслан Эдуардович, позиционируете себя как его друг, то наверняка должны были знать об этом. Или догадываться. Вы же полицейский. Неужели вы такой ненаблюдательный?
Шрам в виде подковы на лбу Брагина побагровел. А сам подполковник подобрался, взгляд стал еще жестче.
– Кира, не надо наговаривать на своего отца. Это большой грех. Как там в Библии сказано? Чти отца и мать своих…
– Зачем мне наговаривать на отца? Мой мотив какой? Мне что, больше делать нечего? – зло спросила Кира.
– Ну, тут я бы сделал небольшую ремарку. Женщинами движут не мотивы, а эмоции, – с иезуитским видом произнес Брагин. – А какие у вас эмоции? Предполагаю, что вы ревнуете к младшей сестренке. Предполагаю, что вы любите быть в центре внимания. Предполагаю, что вы не терпите возражений и хотите, чтобы все вокруг поступали так, как требуете вы.
– Это сексизм какой-то. Считать женщин безмозглыми курицами, не способными думать!
– Кира Игоревна, я вас называл «безмозглой курицей»? Нет. Пожалуйста, не надо додумывать за меня. Вы приехали в родной город и сразу же решили установить свои порядки. Рассорили мать с отцом, довели последнего до сердечного приступа…
– Он вчера избивал Гелю. Трепал ее за волосы. Чуть скальп не содрал, чему мы с моим женихом, Тимом, стали свидетелями. Тим может подтвердить.
– Ну, отцы иногда скоры на расправу… – одними губами улыбнулся Брагин. – И отшлепать нашкодившего ребенка могут, и тому подобное… Я помню, сам дочку ремнем наказал, когда она к подружке в гости ушла, а нас с женой не предупредила. Мы чуть с ума не сошли…