Гнездо разврата
Шрифт:
— Извини, Бен. Тогда мне это не казалось важным, поскольку я сам вызвал полицию. Думаю, что Дженова приказал другим тоже молчать. — Я быстро рассказал ему, как все противились моему звонку в полицию, и добавил: — Я понимал, что ни Кингу, ни Дженове не хотелось скандалов в прессе, но я настоял на своем.
— Что еще ты забыл рассказать мне? — проворчал он с нескрываемым сарказмом.
— Больше ничего. Впрочем, вот еще что. Я занимаюсь расследованием этого дела по просьбе одного клиента. Если узнаю что-то новое, сразу сообщу.
— Хорошо.
Он знал,
— А как насчет Эванса? С ним у тебя не было проблем?
— С Раулем? Нет, не было. Он, конечно, очень расстроился, что труп оказался у него в бассейне. Пожалуй, не стоит слишком сильно давить на него.
— Мы ни на кого не собираемся давить, особенно сейчас. Но девица все-таки обнаружена у него в бассейне. Как ты думаешь, почему?
— Пока не могу сказать ничего определенного.
— Ну ладно. Скажи, Шелл, а как оказался в бассейне желтый купальник?
Я рассмеялся, обещал рассказать при встрече и повесил трубку. Потом, уже совершенно спокойный, я направился к Фанни. Она занимала один из четырех офисов, размещавшихся в здании, и он состоял из двух или трех комнат. Обнаружив в первой комнате мужчину за пишущей машинкой, я спросил его:
— Фанни Хилман на месте?
— Да, она здесь.
— Я по поводу колонки «Замочная скважина». Когда у вас последний срок отправки материалов для публикации в «Крайер»?
— Зависит от издания. Для утреннего выпуска — одиннадцать часов вечера. А в чем... — Он замолчал, на его лице появилась улыбка, но тут же исчезла, когда он увидел, как я стиснул зубы. Я его не знал, но он-то точно меня знал.
Он указал пальцем на дверь из матового стекла позади себя:
— Вы найдете прелестную мисс Хилман там.
Я не стал выяснять, какой смысл он вкладывает в слово «прелестная» — восхищение или презрение, — просто последовал его указанию. От меня не ускользнули выразительные взгляды двух девушек, также находившихся в комнате. Я почувствовал, как вспыхнуло мое лицо. Фанни — «Гроза киноиндустрии» — имела отдельный кабинет. Перед дверью я сделал глубокий вдох, сказал самому себе: «Спокойно, Скотт» — и вошел.
Старая крыса с тупым круглым лицом взглянула на меня своими белесыми пустыми глазами. Она еще не догнала по весу Бондхелма, но наверняка догонит, как только перевалит за сорок. Она что-то читала, сидя за столом орехового дерева — готов побиться об заклад, свою собственную колонку.
Она выглядела настоящим чудищем, с руками как грабли и с физиономией, напоминающей лоханку для мытья посуды. Наверняка она принимала участие во всех шабашах ведьм; дайте ей метлу, и она тут же полетит.
Не сводя с меня пустых глаз, голосом чревовещательницы она вопросила:
— Что вам угодно?
Я решил не грубить. Возможно, эта ведьма в самом деле верит своим измышлениям. В конце концов, согласно юриспруденции, сомнения толкуются в пользу обвиняемого.
— Доброе утро, мисс Хилман, — вежливо сказал я. — Моя фамилия Скотт. — Я выдавил из себя самую любезную улыбку, на какую только был способен. — Я выполз из своей раковины, чтобы уладить недоразумение — это по поводу вашей статьи в сегодняшней «Крайер».
Она цокнула зубом, и мне стало ясно, что она знает, кто я такой.
— Я занята, — отрезала она. — Нельзя ли покороче?
— Хорошо, мадам, я буду краток.
Она не церемонилась со мной. А я так старался быть вежливым, что был готов чуть ли не пощекотать ее под подбородком. С грохотом захлопнув дверь, я так решительно направился к ее столу, что она даже вздрогнула и отшатнулась в своем кресле на несколько дюймов.
— Суть дела совершенно очевидна, не так ли? Во-первых, мне не нравится, что мое имя попало в вашу грязную колонку. Во-вторых, я ненавижу клевету и злословие. В частности, я возражаю против утверждения, что местный обезьяночеловек заставил меня ползать от страха и что я отказался вести дело. Трудно зарекаться на будущее, но пока ничего подобного не произошло.
Она заговорила елейным тоном:
— О каком деле вы говорите, мистер Скотт? Я уверена, что ваше имя не упоминается в моей колонке... Грязной колонке, как вы изволили выразиться.
Я мертвой хваткой сжимал «Крайер» с ее статьей и сейчас положил газету перед ней, чтобы подтвердить сказанное мною. И тут я понял, что мое имя в статье действительно не упоминалось.
Заметив мое колебание, она самодовольно ухмыльнулась, а я продолжал напирать:
— Разве не очевидно, о ком вы говорите?
— О ком, мистер Скотт? Скажите мне, о ком я говорю?
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду!
Она явно решила преподать мне урок грамматики. Мне казалось, что мой череп вот-вот расколется от ярости. Сделав вдох сквозь крепко стиснутые зубы, я сказал как можно тише и спокойнее:
— Послушайте, вы же знаете, что это я — тот, кого... кому... черт бы вас побрал!
Она была просто на верху блаженства. Мне очень редко приходилось бывать в ситуации, в какой я оказался по вине этого омерзительного чудовища, и о мирном завершении разговора теперь не могло быть и речи.
Я сделал пару глубоких вдохов и продолжал:
— Мисс Хилман, я не знаю, где вы почерпнули вашу информацию, хотя и догадываюсь, но поверьте мне, это фальшивка. Имейте в виду, именно я вызвал полицию, и это не прибавило мне популярности; кроме того, по поручению своего клиента я расследую убийство Зои Таунсенд. Можете использовать эту информацию в своей колонке бесплатно.
— Боюсь, она не представляет большого интереса, мистер Скотт.
— Да? Возможно, вы правы. Значит, не будете печатать? — Не дождавшись ответа, я добавил: — Я пришел, чтобы вежливо попросить вас исправить ошибочное представление о положении вещей, которое возникает при чтении вашей заметки. Серьезно говоря, она может нанести мне ущерб. Что вы скажете на это?