Гном и Кассандра
Шрифт:
— Один неглупый человек сказал: недобрым людям лучше вообще никого не любить. Потому как любви у них мало, и она у них вся собирается в одной точке. А остальное они ненавидят.
— Дурак он, твой неглупый. Хотя… может, он и прав. Но это уже ничего не меняет. Потому что ты мне не дала сказать, что в-третьих. А в-третьих, золотце, жить мне на этом свете осталось чуть более месяца. А то и менее, как фишка ляжет. Это
— Я и не сужу, — Аля со стуком поставила на столик не выпитый бокал. — Чёт неохота мне вашего «Куантро». Бог рассудит. А я себе пойду.
— Погоди. — Ивсталия вновь скривилась, зажмурилась, затем судорожно сглотнула слюну. — Подойди-ка, голубушка, снова к шкафчику. Там возьми…
— Что, ликер опять? Сказала же — не хочу…
— Заткнись и делай, что говорят. Вот так оно лучше. Там справа, в углу банка от какао. «Криолло». Нашла? Теперь открой ее и вытащи всё, что там есть.
— Тут… деньги. Много… И пузырек какой-то.
— Всё так. Пузырек дай мне. Деньги возьми себе. Suum cuique, как говорится.
— Не нужны мне ваши деньги! Понятно? Засуньте их себе поглубже…
— Не хами. Мне сегодня нельзя хамить. Деньги возьми. Я тебе задолжала, да?
— Но тут… тут много. Очень много. Куда мне…
— Ничего. Купишь шахматы своему полудурку. Или стоклеточные шашки. Ты… не бросай его. Что там сказано про тех, кого приручил? Помнишь?
— Помню. Но тут в самом деле много. Тут вообще…
— Нормально. Стасу ничего не говори. Будет допытываться — шли в задницу. Это мой тебе наказ. Всё. Теперь пошла вон.
— А пузырек? Там вообще-то что?
— Быстро вон, я сказала!!! Не твоего овечьего ума дело, я сказала! Иди, Кассандра, иди. Ты что-то вообразила себе? Ну так и оставайся при своем воображении. Не заглядывай в брошенный колодец — старая примета. Ключи у тебя есть. Запрешь дверь, ключи положишь в почтовый ящик. Стасу не звони, потому что тебя здесь не было. Всё! The rest is silence. Ступай!
* * *
Маленький, но вполне тугой рулончик, перетянутый черной, траурной резинкой — сколько ж там, интересно? Нет, в самом деле интересно, сколько денариев мне отсыпал человек, которого я еще с утра презирала всем нутром, и который смотрел на меня, как на моль платяную, а моё надрывное «Не нужны мне ваши деньги» прозвучало так хлипко и неубедительно? А? Что, в последний момент мелькнуло: «Начну ломаться, старуха возьми, да передумай»? И потом, что там было в пузырьке? Небось, не корвалол?
Человеческая совесть похожа на аквариум, обитатели которого живут своей, никак от тебя не зависящей жизнью, и ты можешь ее взбаламутить, щелкнув, к примеру, пальцем по стеклу, поднимется ил, дерьмо рыбье, но это всего-то на полминуты, они пройдут, и всё вновь встанет на места; «Я ничего не могу изменить» — вот панацея от всех треволнений душевных, вот то, что разглаживает рябь в аквариуме, побуждает обитателей вновь вилять плавниками, пучить глаза и беззвучно раскрывать рты…
Нет уколов совести, но и радости тоже нет. Есть только мартовская слякоть под ногами, да такая, что сама ощущаешь себя частью этой слякоти…
* * *
— Эй, привет!
Аля вздрогнула от неожиданности, огляделась оторопело.
— Герка?! Ты… откуда? Откуда ты вообще всегда берешься?! И всегда некстати.
Она вдруг поняла, что ей хочется засмеяться. Уже час как хочется. Хотя бы даже сквозь слезы.
— Говорю же — оттуда, откуда все. А чего это у тебя глаза такие? Ты плакала, что ли?
— Я?!! С чего ты взял! И нечего на меня пялиться!
— Я и не пялюсь. А ты откуда идешь?
— А не много ль вопросов для сопливого?
— Ладно. Я и так знаю. От Сколопендры.
— От кого?!
— Ну от Сколопендры, соседки нашей.
— Не называй ее так! Никогда не смей так ее называть! Понял меня?!
— Так она же…
— Что она?! Что ты понимаешь вообще? Тормоз! Ай, да ладно… Ты… чаю хочешь?
— А то!
— Пошли тогда. Чего-нибудь вкусненького прикупим. После пойдем шахматы покупать.
— Ух ты! Чё, серьезно?
— Вполне. Я при деньгах нынче. И еще шашки стоклеточные. Умеешь?
— Умею.
— Ишь ты, гном! Ладно, по дороге расскажешь…