Гномий Клинок
Шрифт:
— Что это было, Великая?
Голос Ракх-инти был почти робким.
— Ну… Скажем, знакомство. С друзьями и врагами сразу. Моя битва за этот мир началась — а значит, у нас меньше времени, чем хотелось бы. Поспешим. — И небрежно смахнув кровь с уже начавших заживать ран, она устремилась по тропинке.
Глава 8
Тишина… Не та звонкая тишина весеннего утра, готовая в любой момент взорваться гомоном голосов, пеньем птах и криками детей — и даже не та ночная тишь, полная пространства и звёзд, безмолвие вселенной, что-то говорящей неслышным уху голосом.
— Как он? — Чьи-то руки приложили к воспалённым ранам влажные повязки, смягчая боль.
— Плохо. Его необычно пытали — явно хотели не сохранить тело, а получить спонтанный выброс внутренней энергии. Будь мы на воле и будь у меня мои инструменты…
— Опять святые отцы экспериментируют… А страдают такие вот дети. Вы наложили повязки?
— Конечно. Я остановил кровотечение, вправил сломанные рёбра, однако что прикажете делать с пробитым лёгким? Жить ему осталось недолго…
Элан с трудом открыл запёкшийся рот.
— Где я?
Тот же участливый голос ответил с преувеличенной бодростью:
— Очнулся, наконец. В камере, конечно. Но теперь ты не один, и всё у тебя будет хорошо…
Хранитель слабо улыбнулся.
— Не нужно, доктор… Я всё слышал. Во всяком случае, ваши последние слова. Что ж, верховный иерарх так и рассуждал — или подчинить, или уничтожить. Рад, что первое им не удалось…
Элан закашлялся, с ужасом обнаружив во рту кровавые сгустки. Похоже, несмотря на кромешную темноту, неизвестный лекарь не ошибся.
Смущённое молчание… тихие шорохи. Кажется, все обитатели камеры собрались вокруг него. Внезапно Элан увидел слабое свечение — еле видный голубоватый свет освещал руки собравшихся вокруг хранителя — и устремлялся к нему. Стало легче, боль отступила и дышать можно было, не слыша противного хлюпанья. Но почти сразу фигуры одна за другой стали падать — просто свечение рук угасало и тихий шорох указывал на безвольно осевшее тело.
— Прости. Это всё, что мы можем. Есть в природе такой материал — кермалит. Он полностью блокирует любые виды энергии, и даже самые мощные излучения с трудом пробивают небольшую перегородку из него. А эти стены длинной с человеческое тело. А всё — чистейший кермалит — святые отцы постарались, это даже льстит таким слабым магам, как мы. Вся наша внутренняя энергия ушла на то, чтобы хоть немного помочь тебе — однако увы, её слишком мало. Во всяком случае, ты протянешь подольше, и кто знает, может, у тебя появится шанс…
Элан потрясённо уставился во тьму.
— А все остальные… Они погибли?
Тихий и печальный смех в темноте.
— Нет, просто без сил. На то, чтобы достойно умереть, тоже нужны силы, как это не странно. А у нас их остались жалкие крохи. Впрочем, если кто и не выдержал напряжения — погибнуть, спасая другого, не самая плохая смерть, ты не находишь? И хотя я не верю в триединого, но, может священники правы и кто-нибудь сможет оценить такой уход?
Элан печально улыбнулся.
— Может, кто-нибудь и сможет, не знаю, однако на триединого я бы не рассчитывал — вряд ли он сможет вам помочь. Я, во всяком случае, точно не смогу.
Дружный смех — тихий, но на этот раз полный веселья, был ему ответом.
— Смело. Ты уже равняешь себя с Всевышним?
— Вы больше слушайте ваших священников.
— Похоже, парнишке мозги отшибли. Что он несёт? — Другой голос, более степенный и строгий. Слышно было, что сил у говорившего почти не осталось — однако желание во всём соблюдать порядок взяло верх над усталостью.
— Неважно. Лучше расскажите мне про себя. Что вы тут делаете? Или, вернее, за что сюда попали?
— За что попадают за решётку? За то, что не соблюдают законы, особенно те, которые удобны власть имущим. Если у тебя есть магические задатки — иди в церковь, и тебе позволено почти всё. Иерархи ценят ручных магов и закрывают глаза на многие их делишки. — Теперь голос, доносящийся из темноты, был полон горечи. — Но только как можно спать по ночам, зная, что твои способности используются для усмирения непокорных, пыток, в лучшем случае — ради забавы духовенства. В то время как ты мог бы помочь сотням больных! А приходится тратить силы и время, помогая становлению церкви и при разборках во внутренней грызне за власть. Это у них называется политикой. Игрушка для власть имущих, призванная развлечь их и занять чем-то свободное от ограбления ближнего своего время. А если ты срываешься и пытаешься что-либо изменить, мигом оказываешься — если простой человек, просто на задворках, а если маг — либо на том свете, либо здесь. В принципе, это одно и то же — просто так немного дольше. Я рассказал тебе что-то, чего ты сам не знал?
Элан неосторожно пожал плечами. Тут же вновь вспыхнула притихшая было боль и пришлось, скрипя зубами, терпеливо ждать, пока она хоть немного утихнет.
— Да нет, про природу власти мне ничего рассказывать не нужно — она везде одинакова. Однако магов мне до сих пор встречать не доводилось. В моём мире их нет.
Изумлённая тишина, минута молчания — и взрыв вопросов:
— Ты правда из другого мира?
— А что у вас вместо магии?
— Как жаль, что у меня нет инструментов…
— Ты просто обязан рассказать нам основные движущие законы своего мира!
Элан грустно улыбнулся. Неважно, как они называются — учёные, маги, доктора наук — в любом мире есть люди, для которых познание нового, открытие тайн природы, возможность прикоснуться к неизведанному важнее, чем собственная жизнь. Запертые в каменном мешке полутораметровой толщины, ждущие смерти, они забыли обо всём на свете, столкнувшись с чем то новым. Что бы не утверждали толстосумы и их прислужники, как бы они не кичились своей властью и силой, вот она — соль земли, те, кто ценит любые блага, да и собственную жизнь гораздо меньше, чем очередную загадку — или помощь ближнему…
Землянин говорил, пока окончательно не выдохся. Решив хоть как-то помочь этому миру, он рассказывал всё, что помнил из школьных уроков — по физике, химии, основам электротехники. Хранитель почти воочию видел, как горят глаза его собеседников. Дайте им силы и средства — и именно они сделают мир лучше. А потом скромно отойдут в сторону, кивая на простых исполнителей — мол, без них ничего бы не получилось…
Когда Элан выдохся, наступила долгая тишина. Каждый по своему переваривал то, что услышал, шепотом делались какие-то гипотезы, вполголоса возникали и так же тихо велись какие-то споры. Кажется, хранитель впал в забытьё — он очнулся, лишь когда почувствовал на себе влажную ткань.