Гностикос
Шрифт:
- Я не смогу уехать отсюда и жить припеваючи. Да и не понравилось бы государю слушать все то же. У меня есть только одна песня – мой плач.
- У великого Цуй Юаня тоже все песни скорбные!- воскликнул придворный поэт.- Но благородные люди наслаждаются ими.
- Государь, - сказал Бей-шень, - не заставляйте меня сожалеть о том, что я был случайно услышан. Не знаю, к кому я обращался у озера, но я не ждал за это ни награды, ни наказания.
- В Поднебесной вслух говорят, чтобы добиться славы или назвать на себя беду. Никто не говорит просто так. Но, кажется, ты слишком простодушен для этого,-
Бей-шень так и поступил, Он поклонился благородному владыке и пошел, куда глаза глядят. Соседская девочка все видела и поспешила домой, чтобы рассказать родным эту историю.
- Глупый мальчишка, - сказал Це Фуянь,- он мог бы стать богатым и знаменитым, увековечив память своей матери. О нем рассказывали бы легенды. А теперь никто не вспомнит Бей-шеня и его мать. Кому они будут нужны?
- А разве его верность ничего не стоит?- возразила его жена.
- Верность нужна живым, а не мертвым,- ответил он.- Когда я умру, мне будет все равно, поблизости мои дети или нет. Но сейчас мне было бы приятно думать, что они станут богатыми и уважаемыми людьми.
- Нет, - задумчиво произнесла женщина, перебирая кунжутное семя для ужина, - верность нужна и мертвым. Разве нас отделишь от них?
Поистине, у этой женщины ума было больше, чем у придворного мудреца.
А дочь их подумала про себя: «Бей-шень такой красивый и добрый. Он так ласково смотрит на меня. Вдруг его удерживает здесь не только память о матери?» И она отправилась обратно за ним.
Тем временем он, покинув царский лагерь, пошел, куда глаза глядят, и привели они его в бамбуковую рощу. Зеленые ростки тихо потрескивали, поднимаясь от земли к солнцу, а старые стволы сердито стучали друг о друга. Похоже, им не нравилась эта молодежь. Под самым толстым бамбуком отдыхал старый отшельник. Это был мудрый даос. Борода у него была длинная и белая, как снег, старый халат подбит очесами конопли, а на ногах – тапочки из коры дуба. Увидев Бей-шеня, он ничуть не удивился и предложил ему сесть рядом.
- По лицу твоему я вижу, что ты стоишь на перепутье, - сказал он.
– Какую дорогу ты ищешь? Поводырей на свете много.
- Мне нужна дорога, ведущая в царство Тьмы, - решительно ответил юноша.- Не вы ли тот поводырь?
Все также невозмутимо даос взглянул на него, будто знал все заранее.
- Я – древний отшельник Чао-фу. Мне скоро будет тысяча лет. Твой же возраст измеряется двумя десятилетиями. Но ты уже пресытился жизнью?
- Я жил легко и просто.
- Ты постиг все тайны бытия и захотел слиться с вечностью?
- Я почти ничего не знаю. Но со смертью я теперь знаком.
- Ты совершил тяжкое преступление и теперь ищешь избавления от себя?
- Мое преступление в том, что я – человек.
- Зачем же тебе тогда царство Тьмы?
- Там моя мать, - с трудом произнес Бей-шень, потому что еще не привык к происшедшему. Человек очень сильно привыкает к тому, что имел. Вернувшийся с войны калека говорит: я безногий, - и сам не верит своим словам. Разорившийся богач говорит: я беден, - и сам не верит своим словам. Постаревшая красотка говорит: я старуха, - и сама не верит своим словам. Так и Бей-шень не верил своим словам.
Мудрец внимательно вгляделся в юношу.
- Ты страшно провинился перед нею?
- Не знаю. Я не хотел видеть очевидное.
- Или гордость не позволяет тебе мириться с тем, что произошло против твоей воли и что невозможно изменить?
- Я не думал так. Наверное, я слишком прост для таких мыслей.
- Тогда, конечно, не думал ты и о том, что в смерти мы все предатели. Ведь мертвые мешают нам жить. Им нет места среди живых.
- Я просто люблю свою мать.
- Хорошо же, - поднимаясь с земли, сказал даос,- я помогу тебе. Но прежде ты должен узнать, какие испытания тебя ждут впереди, чтобы не раскаяться позже.
- А мои раскаяния будут иметь какое-то значение?
- Нет.
- Тогда я согласен. Пусть я окажусь слаб, но сейчас я хотел бы отрезать себе все пути назад.
- Ты не так прост, как говоришь, если уже умеешь не доверять себе.
- Я проглядел смерть. Как я могу доверять себе?
- Разве это что-нибудь изменило бы? Твоя мать умерла бы все равно.
- Но я узнал бы ее последние слова. Теперь их мне никогда не узнать.
- Пожалуй, ты готов, - удовлетворенно произнес Чао-фу.
– Пойдем.
И они вернулись к озеру с чудотворной водой.
- Вот взгляни, - сказал старик, раздвигая палкой стебли лотоса и указывая на темную пещеру под водой, окруженную камнями и рыбами.
– Здесь начинается твоя дорога, у истоков Дао. Инь и Ян уже соединились, а земля и небо разделились, между ними – вода. Это начало начал. Дао поведет тебя дальше. Вещи исчезнут, цвета пропадут, запахов не станет. Пустота громоздится на пустоту. Есть только Свет. Это доначало начала начал. Дао поведет тебя дальше. Смотришь на него – не видишь, слушаешь его – не слышишь, хочешь взять – ничего не находишь. Только шорох абсолютного небытия. Это предначало доначала начала начал. Свет хотел вступить туда, смутился и сказал: «Я могу присутствовать или отсутствовать, но я не могу абсолютно не быть. Когда оно становится абсолютным небытием, то оказывается слишком совершенным и тонким».
- Как же я войду туда, если даже для света это слишком тонко?
– спросил Бей-шень.
- Душа тоньше Света. Туда проникает Дао. Это и будет царство Тьмы, которого ты желаешь достичь. Запомни, обратного пути оттуда нет. Дао не двулико, никто еще не ходил по нему вспять, ибо в самом Дао нет Инь и Ян.
- Что же там есть?
- Если скажу: ничего, - это уже будет что-то. Там нет даже ничего. Нет даже Дао.
- В Дао нет Дао?- удивился Бей-шень.- Как же так?
- Мне понадобилось пятьсот лет, чтобы постичь это. Готов ли ты задержаться здесь на пятьсот лет?
- Нет.
- Тогда не спрашивай. Достаточно тебе знать, что это так. Готов ли ты теперь идти?
- Всякий раз, когда моя мать вспоминала свою мать, она плакала. Уже ребенком я понимал, что ее мучит чувство вины, в котором переплелись любовь, слабость и долг. Она не могла оставить меня, и ей все еще хотелось жить. Но у меня нет этого оправдания, ибо мне не о ком заботиться и я – мужчина, более сильный душой. Ночами мне снится моя мать. Я вижу ее в безобразном, униженном состоянии, мне не хватает воздуха, и я просыпаюсь с застрявшими в горле рыданиями. Мне некуда отступать.