Гностикос
Шрифт:
Тут входит Платон.
- Ну как успехи?- издевательски спрашивает он.
- Как видите,- небрежно отвечаю я.- Кинескоп у вас дерьмо!
Я сам себе удивляюсь. Никогда раньше не употреблял я подобных арготизмов: дерьмо, канитель, зануда, ништяк, тащиться, сварганить, мочить в сортире. Я стал выражаться как…телемастер. Но если забыть про эвфемизмы, то надо признать, что кинескоп этот мне давно не нравился. Много он мне в свое время вечеров испортил. Зараза!
- И что же делать?- спросил он.
- Менять. А этот выбросить.
Я прочел по его глазам, что он думает, как по книге: «Тебя только послушай. Карман-то не свой».
«А, черт с
Он надел очки и стал изучать мой счет.
- Вы вписали и настройку, и регулировку. Можно узнать, в чем разница?
- Есть разница.
- Так объясните, пожалуйста.
- А вы не видите?
- Я этому не учился. Вы специалист в этой области.
Нужно было начислить пара сотен. Я же его наизусть знаю!
А он продолжает:
- Вы думаете, что можете морочить людям головы? Только не мне!
- Мелкая работа является настройкой, крупная – регулировкой.
Тут вошел мой сын.
- Выйди, Ахилл, у нас взрослый разговор,- успел я сказать первым.
Мальчишка удивленно посмотрел на меня, как на какого-то шизика. Нахальный щенок!
- Сын, выйди, пожалуйста, - чинно произнес Платон.
– А вы тут не распоряжайтесь. Послушайте, вам не провести меня. Уж я-то знаю, какой вы специалист. Вы знаете несколько расхожих трюков, а когда поломка оказывается серьезнее ваших ничтожных знаний, вы заявляете, что телевизор пора выбрасывать. Какой вы мастер? Вы – невежда. Я даже знаю, что вам снится по ночам.
Тут мое терпение лопнуло. Так злоупотреблять положением!
- Не твое дело, что мне снится по ночам.
- Не смейте мне грубить.
- Ха-ха. Что ты сделаешь? А вот отчет, в котором ты наврал с три короба, заслуживает упоминания в соответствующих степенях.- В бешенстве я стал красноречив и был готов еще более искусно выразиться, сокрушая этот бастион лицемерия.- Пользы от тебя на заводе никакой. Что ты сделал за последний год? Поставил два ограждения к старым механизмам и повесил в душевой новые плакаты? Какой ты инженер?
В комнату опять заглянул наш сын, привлеченный нашими громкими голосами.
- Выйди, Ахилл!- закричали мы дуэтом, злобно переглядываясь.
Мальчишку будто ветром сдуло. Его отец смотрел на меня с бессильной яростью.
- Ты не добьешься того, чтобы я стал перед тобой оправдываться.
- Плати – и я ухожу.
- Где расписываться?
Платон остался в моем доме, а я взял портфель, натянул на голову мерзкую кепку и ушел. Но перед тем я сорвал с него мой галстук и громко хлопнул дверью. Он не посмел за мной гнаться. Галстук я сунул в карман куртки и заодно обследовал ее. Во-первых, узнал свое имя. Денис Эпикурский. Нашел немного денег, пачку квитанций, сигареты и кусок бутерброда. Бутерброд съел, а сигареты выбросил. Я ведь не курю. Но потом подумал: если тебя лишают твоего родного облика, то зачем держаться за старые привычки? Вернулся, подобрал, закурил. И вышел на автобусную остановку. Там никого не было. Я прождал час, выкурил всю пачку, но автобус так и не появлялся. Это стало последнее каплей, переполнившей чашу моего терпения. Как меня угораздило столкнуться с этим человеком? В мгновение ока у меня украли облик, дом, семью, машину, приличную работу, всю мою жизнь и подсунули вместо нее какие-то обноски. Что же это за мир, в котором так обращаются с человеком? Прошло еще полчаса. Автобуса не было. Довольно с меня! Разве в том мое вселенское назначение, чтобы чинить телевизоры, ругаться с болванами, выкуривать пачки сигарет и до скончания века мерзнуть на улице, дожидаясь автобуса, который все равно не отвезет меня в другой мир? Жизнь мне опротивела.
Когда появился автобус и, невинно помигивая фарами, стал подползать ко мне, решение мое окончательно окрепло. В этот миг уже ничто не могло остановить меня. Горя яростным желанием освободиться от ненавистной мне физической оболочки, я бросился под колеса этому неспешному чудовищу. Пусть сделает с моей жизнью то, что я сам хотел бы сделать с нею, - растопчет ее! Но за мгновение до гибели я поскользнулся на гололеде и подвернул ногу.
Мне пришлось до боли вдавить в пол тормозную педаль, автобус пошел юзом. Пассажиры за спиной протяжно охнули. Наконец, машина остановилась. Я выскочил, прихрамывая, из кабины и стал вытаскивать из-под колес этого типа в кепке и с портфелем. Он был невредим, только озирался с перепугу и никак не мог придти в себя. Какой-то обмороженный!
- Делать тебе нечего!
– заорал я на него.- Что же ты лезешь под машину?
Я был очень зол. Не хватало мне еще из-за этого идиота попасть под суд. У меня жена лишилась работы, а дочь лежит в ожоговом отделении после пожара в нашем доме. Хуже некуда! Настала черная полоса в моей жизни, а тут еще этот обмороженный.
- Я ведь мог тебя задавить! Потом сиди за таких-вот!
- Я так долго ждал ваш автобус, что успел задремать, - лепетал он,- и свалился как раз тогда, когда вы стали подъезжать.
У него был такой печальный и растерянный вид, что я ему сразу поверил. Так и было: задремал и упал под колеса. Я поднял с земли его кепку, отряхнул от снежной пыли и подал ему, ворча лишь для приличия:
- Вы падаете, а нам отвечать.
- Я устал, - устало бормотал он, подбирая свой портфель.
Странное дело! Я верил ему, как самому себе. Никогда не испытывал такого доверия к первому встречному. А он вдруг заплакал такими огромными слезами, что в них отражался весь я и еще автобус. Как в зеркале заднего вида, я видел в его слезах самого себя и свой автобус позади. Там уже стучали в окна пассажиры, требуя, чтобы я открыл им двери салона. Им тоже хотелось выйти и посмотреть на слезы, в которых уместился целый мир. Им еще не доводилось видеть такие огромные слезы. А он в это время бормотал:
- Весь день за рулем, никуда не отвлечешься, всем подай транспорт вовремя, по расписанию. А тут пожар в доме…
- Эй, друг, - удивленно сказал я.
– Да ты что-то перепутал. Это я должен говорить про руль. Это у меня случился пожар. Это моя дочь лежит в больнице. Ты не забывайся, хоть тебя и стукнуло. Все это я должен говорить. А еще ругать тебя. Но я этого не делаю, потому что понимаю тебя.
- Вот и я, - сквозь горькие рыдания произнес он, - понимаю тебя, как себя. Оттого и говорю за тебя.