«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса
Шрифт:
Польские деятели, оказавшиеся в Венгрии и Румынии, делали все возможное, чтобы не допустить большого наплыва добровольцев во Францию, в армию Сикорского. В этом направлении работали целые санационные штабы во главе с полковником Венде, а послушные им польские официальные миссии, прежде всего военные атташе, охотно выполняли их указания. То же самое делали и дипломатические представительства в Венгрии и Румынии. Они не только не направляли добровольцев во Францию, но и прибегали к нажиму, стремясь вынудить поляков возвращаться под немецкую оккупацию. Кое-кто говорил без обиняков: «Отсюда, из Румынии и Венгрии, ближе до польской границы, поэтому, как только кончится война (по их официальным данным, это должно было произойти весной 1940 года), мы первыми войдем в Польшу с готовыми частями, которые сейчас стоят в лагерях. Лишь после
32
Речь идет о подразделениях, организованных в ходе Первой мировой войны во Франции и Италии. (Прим. ред.)
А в это время с призывом добровольцев во Франции дело шло не лучшим образом, и Сикорский стал добиваться у французских властей согласия на издание распоряжения о привлечении в армию поляков-эмигрантов, проживающих на всех подконтрольных Франции территориях, что ему в конце концов и удалось.
Как-то в середине декабря я пошел к генералу Пашкевичу, тогдашнему вице-министру и заместителю Соснковского в министерстве по делам Польши. Генерал жил в небольшой комнатке недалеко от резиденции штаба. Я застал его за уроком французского языка.
Это был, пожалуй, один из очень немногих генералов, желавших помочь Сикорскому в его работе. Он видел и понимал трудности, нагромождавшиеся санацией на пути премьера и главнокомандующего, и хотел их устранять. Поэтому между ним и кругами санации, находившейся в Париже, также существовали большие трения. Кроме того, он проявлял большое понимание тогдашнего нашего положения, лучше других разбирался в общих проблемах, хорошо ориентировался в обстановке. Бывший начальник известной Варшавской офицерской школы, он благосклонно относился к молодежи, видя в ней опору для планов Сикорского, и поэтому пользовался у молодых огромной симпатией и доверием.
Генерал встретил меня очень приветливо.
Разговаривали мы о Польше, в частности о подборе людей на пограничных пунктах. За последнее время произошло несколько провалов во время перехода. Организация дела была явно плохой. Генерал возмущался тем, что ему мешают работать, в частности жаловался на 2-й отдел, личный состав которого сохранился без изменений и старался все захватить в свои руки, а имея своих людей на местах, мог это довольно легко сделать. К этим людям генерал явно не питал доверия и намеревался добиться их замены. Когда я в связи с этим выразил свои опасения и сомнения, учитывая проводимую санацией борьбу за посты, генерал разделил мое мнение, тоже сожалея о том, что в Польше почти все важные посты уже перешли в руки санации.
В это же время я познакомился с ксендзом-епископом Гавлиной. Он проявлял большую активность, но не столько в области духовной, сколько в области политической.
Воспитанник немецких школ, он принимал участие в Первой мировой войне в качестве капрала одного из полков немецкой армии. После войны вернулся во Вроцлав и там окончил высшее учебное заведение. Получив духовное звание, приехал в Польшу. В первый период выполнял обязанности секретаря кардинала Хлонда, а затем возглавлял один из силезских приходов.
После ухода епископа Галля с поста главы военного духовенства Гавлина по предложению Хлонда, после некоторых хлопот и столкновений с военными кругами, был назначен шефом католических пастырей в армии, а затем благодаря ходатайству кардинала Хлонда в Риме получил митру епископа.
Епископ Гавлина оказался весьма послушным оружием в руках тех, кто возглавлял лагерь легионеров, и сразу же провел чистку среди католического духовенства в армии, снимая с должностей тех капелланов и деканов, которые, по его мнению, не особенно ревностно вводили санационную политику. В дальнейшем он с головой окунулся в политическую жизнь, активно участвуя в деятельности сначала санационно-легионерского лагеря, а затем «Озона» [33] . Выступал с рядом проповедей, в которых курил фимиам господствующему режиму и руководящим деятелям Польши, и прежде всего превозносил до небес Рыдз-Смиглы.
33
ОЗОН («Обоз с'едочения народовего», Лагерь национального объединения) — политическая организация санационного лагеря, созданная в 1937 г. с целью консолидации народа вокруг маршала Рыдз-Смиглы и лозунга обороны страны. В состав ОЗОН вошли многие политические организации, в том числе упоминавшийся выше «Союз польских легионеров». Советской разведкой характеризовалась как «правящая партия польского фашизма». (Прим. ред.)
Оказавшись во Франции, он стал усиленно добиваться расположения Сикорского, заверяя его в своей лояльности. В результате ему удалось сохранить занимаемую должность главы духовных пастырей в армии, остаться «епископом полевых польских войск». Благодаря незаурядной ловкости он сумел настолько вкрасться в доверие руководящих деятелей польского эмигрантского правительства, что вскоре вошел в состав первой Рады Народовой, созванной Сикорским. Добившись таким образом влиятельного положения и обеспечив себе свободу действий, он — сначала исподволь, а потом все активнее — стал помогать санации и брать ее под защиту. Если верить слухам, он принимал даже деятельное участие в так называемом Комитете защиты чести маршала Рыдз-Смиглы, созданном любимчиком маршала полковником Смоленским, который при Рыдз-Смиглы возглавлял 2-й отдел.
Одновременно епископ состоял в дружбе с теперешним начальником 2-го отдела подполковником Тадеушем Василевским и с его заместителем подполковником Гано, которые представляли круги, весьма активно стремившиеся к восстановлению санацией влияния в правительстве и армии и усиливавшие атаки на Верховного Главнокомандующего.
Примерно 20 декабря я был приглашен Сикорским в Анжер, вернее, в небольшое имение в нескольких километрах от Анжера. Это был старый охотничий замок какого-то французского графа, очень красивый, расположенный в живописной местности. Французское правительство передало его в распоряжение Сикорского, чтобы он в свободное время мог отдохнуть вдали от суеты и шума большого города. В Анжер я приехал во второй половине дня. Пошел в здание президиума Совета министров, которое, собственно, являлось резиденцией правительства Речи Посполитой. В секретариате генерала ближе познакомился с его секретарем, профессором Каролем Эстрейхером и с профессором Станиславом Котом, с которым встречался уже несколько раз.
Одной из главных черт Кота была ловкость, большая житейская предприимчивость и умение извлечь для себя выгоду в любой ситуации.
После сентябрьской кампании он уже в конце месяца попал во Францию, где вошел в состав правительства Сикорского. Благодаря своей оборотистости и ловкости, сочетавшихся с общей интеллигентностью, он вскоре стал важным лицом в правительстве. Стал буквально spiritus movens правительства Сикорского. Играть такую роль ему было тем проще, что всюду его считали большим личным другом Сикорского. Данное обстоятельство он сам охотно подчеркивал на каждом шагу, а Сикорский против этого отнюдь не возражал. В правительстве профессор Кот занимал пост Государственного министра по делам Польши и, кроме того, являлся вице-премьером. Однако амбиции у него было значительно больше. Всем было известно, что в это время он стремился заполучить пост премьера, желая оставить в руках Сикорского лишь руководство военными делами. Он выражал опасение, что сосредоточение в одних руках власти премьера и Верховного Главнокомандующего может привести к военной диктатуре. Поэтому усиленно старался разделить эти обязанности, резервируя для себя пост премьера. К его разочарованию, пока что ничего не получалось. Однако от своего плана он никогда не отказывался, а через несколько лет даже приобрел ценного компаньона в лице Андерса. Но об этом речь пойдет ниже.
На сей раз профессор хотел меня очаровать. Прохаживаясь по комнате, он спросил:
— Вы сегодня вечером едете к Сикорскому? Это хорошо. Будете иметь возможность с ним спокойно поговорить… А вообще хотите возвращаться в Польшу?
— Хотел бы, и как можно скорее: там ждут, а ожидание выглядит там немного иначе, чем здесь.
— Да, это очень хорошо с вашей стороны, что вы хотите возвратиться. В Польшу должны идти прежде всего молодые, и вообще молодежь должна больше вторгаться в жизнь, в особенности в политическую. А как обстоит дело с группой, которую вы организуете?