Гобелен
Шрифт:
Тем, кто интересовался причинами отъезда его сестры из дворика, Гарольд отвечал, что отправил ее охранять сокровища, хранящиеся в Винчестере.
В последние мгновения своей жизни король Эдуард открыл глаза и посмотрел на Этелинга — именно ему, Эдгару, он завещал свою корону. Эдуард протянул руку жене, улыбнулся ей, попросил Эдгара о ней позаботиться, а потом за ним пришли ангелы.
2 сентября 1066 года
Тостиг объединился с Хардраадом, королем Норвегии, и Джон вновь покинул меня, пробыв дома всего три ночи.
Велик гнев Тостига против своего брата короля, и я думаю, что не только изгнание и уязвленная гордость ведут его, но еще и дело, в которое они верили вместе с сестрой. Прошло совсем немного времени после смерти Эдуарда, Тостиг все еще скорбит по своему королю, и скорбь питает его ненависть.
Однако объединиться с северянами против семьи и королевства — отчаянный шаг, и только месть может служить тому объяснением.
В деревне женщины занимаются обычными делами, а дни становятся холоднее и короче. Как и я, они думают о том, что на сей раз их мужья могут не вернуться домой.
Хотя после возвращения монаха я дважды побывала в Винчестере, он так и не послал весточку своей леди. Я не могла сказать ей о том, что видела Одерикуса, это было бы слишком жестоко. Сама я редко его встречаю, он больше не получает удовольствия от разговоров со мной. Поэтому я удивилась, когда однажды вечером он пришел навестить меня. Накануне мы с ним случайно встретились в мастерской красильщика. Монах терпеливо ждал, пока красильщик пересчитает его монеты. Он спросил меня о детях, но мне показалось, что он не слушает мой ответ, поэтому сказала всего пару слов. Когда хозяин мастерской закончил подсчеты, Одерикус склонил голову и быстро вышел.
Однако на следующий вечер он подъехал к двери моего дома. Одерикус был в плаще, а его бритую голову скрывал капюшон. Я предложила ему войти и присесть у огня, и он вошел, с тревогой оглядываясь по сторонам, словно опасался найти здесь врагов. Но Мэри и маленький Джон ушли к соседям, и только малыш посматривал на него, играя у очага с пряжей и веретеном.
Одерикус спросил меня о моих записях. Его интересовало, описала ли я все известные мне события. Если да, то в таком случае их следует уничтожить, сказал он. Монах заявил, что запятнал свою душу, предав короля и его близких, и теперь боится, что женщина, которую он научил писать, расскажет о его грехах. Я напомнила ему, что он приблизил меня к себе из-за того, что я наблюдала и слушала, и добавила, что он сам принимал участие в пересказе этой истории в гобелене. И я ему отказала.
Тогда Одерикус заплакал. Я сказала ему, что он поддержал ложь Гарольда для того, чтобы, спасти жизнь любимой женщины, но не знаю, говорил ли он Гарольду или Вильгельму, что данная ими клятва была фальшивой. Он ответил, что не открыл им правды, ведь тогда он моментально стал бы изгнанником. Одерикус произносил эти слова, не глядя на меня, настолько он стыдился своего страха, который управлял его поступками. Тогда я спросила, почему он сообщил Вильгельму о предательстве Гарольда, укравшего корону. Не сводя глаз с малютки Джеймса, жующего веретено, Одерикус ответил, что он верит Риму. Значит, Бог сделал свой выбор, к тому же в его жилах течет кровь римлян и норманнов. Получается, что он только делал вид, что поддерживал саксов, спросила я. Тогда монах заглянул мне в глаза и поклялся, что это не так. Ему хотелось лишь угодить королеве, и его соблазнили ее любовь к собственному народу, а также ее красота и мужество. Перед уходом Одерикус сказал, что будет поминать нас в своих молитвах.
10 октября 1066 года
Стало известно, что между братьями Гарольдом и Тостигом произошло сражение возле Стэмфорд-Бридж в графстве Йорк. Войска расположились на противоположных берегах реки Деруэнт, и братья провели переговоры. Гарольд, закованный в броню и одетый, как парламентер, прокричал через мост своему брату, что если тот вернется к своей семье, то получит третью часть всей Англии. Когда Тостиг спросил, что произойдет с Харольдом Хардраадом, его брат ответил, что выделит ему семь футов земли, поскольку он выше остальных. Тостиг ответил, что никто не посмеет про него сказать, что он привел короля Норвегии в Англию для того, чтобы его предать, повернулся и уехал прочь.
Когда Хардраад спросил у Тостига, с кем он вел переговоры, Тостиг ответил, что это был его брат Гарольд. Викинг ответил — если бы он знал об этом, то убил бы его. Однако Тостиг не убил брата, который когда-то был его верным другом, и заявил, что если брату суждено убить брата, то пусть уж лучше Гарольд убьет его.
Норвежцы, датчане и воины Фландрии пошли в атаку через мост, а наши войска, если верить словам посланца с севера, сражались храбро и стойко. Король викингов погиб с песней, посвященной Валькирии — богине воинов северных племен. Тогда Тостиг взял на себя командование армией, но северяне, лишившись своего могучего короля, уже не выказывали прежнего мужества, и многие из них погибли. Вместе с ними был убит и Тостиг. Я уже знаю, что брат погиб от руки брата, но истории обычно обрастают невероятными деталями по мере того, как их бесконечно повторяют.
После долгого марша на север и сражения в Йорке нашим войскам не удалось отдохнуть, поскольку Вильгельм Нормандский высадился в Пивенси и разбил там лагерь. Нам рассказали, что армия Гарольда, уставшая, но радостная после одержанной победы, вновь двинулась на юг, чтобы встретить там норманнскую конницу. Надеюсь, что монах не забудет помянуть нас в своих молитвах.
12 октября 1066 года
Джон вернулся домой, но только на одну ночь. Он улыбался, как юноша, с которым я танцевала на рыночной площади Кентербери, хотя его лицо потемнело от пыли и пота, а на руке кровоточила рана. Глаза Джона горели, словно серебряные бусины, когда он рассказывал, как Гарольд хвалил лучников. Джон стал капитаном королевских лучников и ждал такой похвалы уже много месяцев.
В ту ночь мы не спали до самого восхода — солнце проникало в наш дом сквозь дыры в стенах, и я прижималась к Джону, чтобы он не оставил меня наедине с моими страхами и ужасными предчувствиями. Когда он ускакал прочь, я стояла вместе с другими женщинами и махала ему рукой, и, хотя ни одна из нас не пролила ни слезинки, пока мужчины выезжали за городские стены, многие разрыдались, как только последняя лошадь исчезла в лесу.
20 октября 1066 года