Гобелен
Шрифт:
— Так, а теперь рассказывай, в чем дело.
— Ты про что? — Роза широко раскрыла глаза, безуспешно пытаясь изобразить невинное выражение.
— Перестань! Ты даже не обратила внимания на официанта! Мало того, ты хочешь, чтобы я с тобой за ручку пошла на вечеринку. И мы обе знаем, что на тебя это не похоже. Короче, в чем дело?
Роза вздохнула.
— Нервы.
— У тебя нет нервов. Нервы — это моя ипостась.
— Появился новый профессор. Он начнет работать после каникул.
— И?..
— Я уже работала с ним. У нас кое-что было. И сегодня его пригласили на вечеринку.
—
Роза фыркнула.
— Я же говорила тебе, я больше не влюбляюсь! На самом деле он был последним мужчиной, в которого я влюбилась.
— И что было дальше?
— Он был женат.
— И женат до сих пор?
— Нет.
— Ах, вот оно что. В таком случае советую тебе заехать домой и надеть маленькое черное платье, прежде чем отправляться на встречу с ним!
На лице Розы отразились сомнения, но потом на губах расцвела озорная улыбка.
— Предлагаю тост, — сказала Мадлен, поднимая бокал. — За лето.
— За лето, — согласилась Роза.
Мадлен в полной мере ощутила волнение, только сойдя с парома в Дувре. До этого момента она старалась ни о чем не думать, хотя последнее письмо, полученное от Николаса по электронной почте, вызывало в ней противоречивые чувства.
Он по-прежнему работает в архиве Кентербери, писал Николас, но ему предстоит двухнедельный отпуск. Как он и предполагал, его контракт будет возобновлен. Более того, идут разговоры о том, что в его распоряжение предоставят ассистента, поскольку все, в том числе и он сам, недооценили объем работ, связанных с разбором документов в подвале.
В письмах Николаса не содержалось ни малейшего намека на чувства, что озадачивало Мадлен и вызывало у нее некоторые сомнения. Но она уже не могла прогнать возбуждение при мысли о том, что вновь увидит Николаса.
Вместо того чтобы поехать в Кентербери по автостраде — самой короткой, но наименее живописной дороге, Мадлен разложила на соседнем сиденье атлас и выбрала кружной путь.
Она специально выехала из Кана на рассвете, чтобы проделать последнюю часть путешествия при свете дня. Узкая дорога петляла по заросшим лесом холмам. Временами она становилась невероятно узкой, и Мадлен беспокоилась, что ей будет трудно разъехаться со встречной машиной. Сквозь густую листву, словно через зеленый абажур, просачивался мерцающий свет.
Мадлен съехала на обочину, чтобы не мешать другим машинам, и остановилась. Теперь, когда двигатель «пежо» смолк, она услышала пение лесных птиц и вышла из машины, потому что ей вдруг захотелось подышать насыщенным кислородом воздухом. Она сделала несколько глубоких вдохов, чувствуя, как свежесть утра приятно холодит горло.
Когда Мадлен собралась сесть обратно в машину, то уловила движение между деревьев и замерла. На нее огромными глазами смотрел маленький олень с белыми пятнышками на шее. Они долго не могли отвести друг от друга глаз. Наконец животное грациозно умчалось прочь, заставив Мадлен вспомнить встречу Леофгит с лосем, когда та решила, что это хорошее предзнаменование.
Здесь все так же, как во времена Леофгит, подумала Мадлен, садясь за руль и трогаясь с места. Раньше почти вся Англия была покрыта лесами, но за прошедшие столетия нужды сельского хозяйства заставили жителей острова вырубить леса на значительных пространствах.
Постепенно на смену лесам пришли поля и пастбища, затем появились симпатичные деревни в стиле Тюдоров, а в нескольких милях от Кентербери Мадлен выехала на автостраду.
Когда она проезжала мимо средневековых стен города, у нее вдруг возникло ощущение, что она возвращается домой. Она с тревогой ожидала момента, когда окажется возле дома Лидии, но, увидев наконец викторианский кирпичный коттедж, она обрадовалась, а не опечалилась.
Сад перед домом зарос, если не считать подрезанных розовых кустов. Мадлен решила, что не будет делать никаких выводов из поступка Николаса, — к тому же он ясно дал ей понять, что думал о розах, а не о ней.
Возле входной двери Мадлен обнаружила конверт. Наверное, заезжала Джоан. Мадлен писала ей, что собирается приехать в Кентербери. Однако это была записка от Николаса — она сразу узнала его косой почерк.
Добро пожаловать домой. Позвони мне.
Мадлен позволила себе улыбнуться, затем отнесла сумки наверх и прошлась по всем комнатам, словно хотела проверить, нет ли там призраков. Однако в коттедже обитали лишь собравшаяся за несколько месяцев пыль и тишина.
Мадлен отперла дверь, ведущую из кухни в заднюю часть сада, и попала в буйство красок. Маленькая лужайка, выходящая к каналу, почти вся заросла маргаритками и сорняками, на клумбах и в терракотовых горшках алели маки и тюльпаны. На двух больших кустах камелий раскрылись красные и розовые бутоны.
Возле канала стояла простая скамья, сделанная из доски, прибитой к двум поленьям. Именно здесь Мадлен курила, когда навещала Лидию. Она села и закурила сигарету, наблюдая, как быстрая зеленая вода уносит прочь листья и веточки.
Мадлен заворожили потоки света, отражающегося от поверхности воды, и мерный шум течения. Ей вдруг показалось, что откуда-то доносится смех Лидии. Непостижимым образом он стал частью материнского сада, канала и легкого ветерка, шевелившего ее волосы.
Когда Мадлен встала со скамьи и прошлась по лужайке, то заметила, что над дверью расцвела глициния, оправдав ожидания Лидии. Мадлен почувствовала, как ее охватывает удивительное умиротворение и она становится единым целым со временем и местом, словно оно впитало прошлое и каким-то непостижимым образом благословило будущее. Мадлен боялась дышать, чтобы не спугнуть его присутствие.
У задней двери она сняла босоножки, испачканные мягкой землей с берега канала, и вошла внутрь, ощущая босыми ногами прохладу плиток пола на кухне. Она открыла окна, словно приглашая в дом появившихся в саду духов.
Воздух все еще сохранял прохладу, хотя было уже почти четыре, и долгие часы, проведенные за рулем, давали о себе знать. Ей хотелось принять ванну и переодеться.
Но прежде всего необходимо было спрятать дневник. Когда Мадлен ехала в Англию, она не испытывала особого волнения, но постоянно помнила о своем бесценном грузе.